- Если это ему правится... - отозвался алькальд. - Мы не можем кормить насильно.
- Меня больше всего заботит его совесть, - сказал падре.
Не отнимая платка от носа, он наблюдал за алькальдом, пока тот не закончил опрыскивание.
- Должно быть, она у него нечиста, раз он боится, что его отравят, сказал алькальд и поставил баллон на пол. - Он знает, что Пастора любили все.
- Сесара Монтеро тоже, - сказал падре.
- Но мертв все-таки Пастор.
Падре посмотрел на письмо. Небо багровело.
- Пастор, - прошептал он, - не смог даже исповедаться.
Перед тем как снова лечь в гамак, алькальд включил свет.
- Завтра мне станет лучше, - сказал он. - После допроса можете его исповедать. Это вас устраивает?
Падре был согласен.
- Только чтобы успокоить его совесть, - заверил он.
Величественно поднявшись, он посоветовал алькальду
не увлекаться болеутоляющими таблетками, а алькальд, со своей стороны, напомнил падре, что тот хотел отправить письмо.
- И, падре, - сказал алькальд, - поговорите, пожалуй, с зубодером.
Он посмотрел на священника, уже спускавшегося по лестнице, и, улыбнувшись, добавил:
- Это тоже будет содействовать установлению мира и спокойствия.
Телеграфист, сидя у дверей своей конторы, смотрел, как умирает вечер. Когда падре Анхель отдал ему письмо, он вошел в помещение, послюнявил языком пятнадцатицентавовую марку (авиапочта плюс сбор на строительство) и начал рыться в ящике письменного стола. Когда зажглись уличные фонари, падре положил на деревянный барьер несколько монеток и, не попрощавшись, ушел.
Телеграфист продолжал рыться в ящике. Через минуту ему это надоело, и он написал чернилами на углу конверта: "Марок по пять сентаво нет", а ниже поставил свою подпись и штамп почтового отделения.
Вечером, когда кончилась служба, падре Анхель увидел, что в чаше со святой водой плавает мертвая мышь: Тринидад ставила мышеловки на самом краю чаши. Падре схватил утопленницу за кончик хвоста.
- Может произойти несчастье, и повинна в нем будешь ты, - сказал он Тринидад, раскачивая перед ней мертвую мышь. - Разве ты не знаешь, что некоторые верующие набирают святой воды в бутылки и поят ею заболевших родственников?
- Ну и что тут такого? - спросила она.
- Как что такого? - возмутился падре. - Да то, что больные будут пить святую воду с мышьяком!
Тринидад напомнила падре, что денег на мышьяк он ей еще не давал.
- А это от гипса, - показала она на мышь.
И объяснила, что насыпала в углах церкви гипса; мышь поела его и, мучимая невыносимой жаждой, пошла нить. От воды гипс у нее в желудке затвердел.
