Казалось, будто золотистая пустота в проёмах дышит, вздымается и опадает, как бы подрагивая под лёгкими порывами дующего откуда-то снизу невидимого ветра. Взгляд тонул в переплетении золота и камня, уходил в глубину к едва слышным отзвукам нарождающейся и мгновенно угасающей мелодии стучавшего неведомого сердца. Аристарх пригнулся под торчащие выступы и двинулся вперёд по узкому мостку, завороженно шагая в ритм, и с каждым мгновением мелодичное звучание делалось громче, окутывая песенной золотистой вуалью, а протянувшиеся над глубиной каменное кружево мостков сменилось на полотнище золотистой вязи.
В такт неслышной музыке по нему, от невидимых краёв к центру, пробегали волны, свиваясь тянущийся вверх неширокой воронкой, с медленно вращающего верхнего края которой срывались прозрачно-янтарные лучи и растворялись все в той же золотистой вуали. Исчезая, они порождали новые волны, чтобы круговоротом вернуться к основанию закручивающегося золотистого столба. И там, в толчее переплетений, они омывали невысокую фигурку, обволакивали и тянулись вверх, с каждой новой волной насыщая её светло-медовым цветом и постепенно закукливая в золотом коконе.
Зачарованный Аристарх двинулся к ней, теперь он видел, что волны не просто накатываются на фигурку, они проходят сквозь неё, скользят по вытянутым вверх рукам и уже там начинают свиваться небольшим золотистым Мальстрёмом. Ни лица, ни одежды невозможно было разглядеть, всё упрятали золотистые слои, и только одно они ещё не скрыли – фигура была женской.
Аристарх дёрнулся вперёд, машинально разгоняя окружающее свечение, и цепко ухватил её за плечи, встряхнул. Очередная золотистая волна прошла сквозь ладони, судорогой скрутив руки. Потом стало ещё хуже: ощущение было такое, словно вскипела кровь, обжигая изнутри кожу. Молодой человек зашипел от боли, но не отпустил, он чуть развернул фигуру, с ужасом глядя на лицо, точнее, на гладкую золотистую поверхность, скрывающую и губы, и нос, и волосы; лишь по бокам ещё выделялись два торчащих бугорка – уши, – но и те уже начинали сливаться с безликостью.
Потом в её глубине тускло-тускло проступили два зеленоватых пятнышка – глаза, пустые, равнодушные. И всматриваясь в них, Аристарх вдруг понял, что уже не чувствует боли, растворившейся в нарастающей в душе мелодии – песенной вязи, огромным полотнищем протянувшейся в бесконечность, укутывая и баюкая, унося в пустоту. Он рванулся, выдираясь из накатывающих золотистых волн и крепко прижимая к себе безликую фигуру, казавшейся плотной и скользкой на ощупь. Будто застывший свет, отчего-то подумалось мельком. Одновременно в голове ярким всполохом оборвалась мелодия, разлетаясь угасающими отзвуками брызжущих искр, и молодой человек осознал, что стоит на узком каменном мостике, одном из многих, деливших пол на неравные шахматные клетки.
