– Так почему бы ей не получать информацию от летящих в её же необозримую даль планет, – тем временем продолжала Света. – А потом…
– А потом, – перебила Оксана, – когда она себя познает, то решит, что ну его – это существование, ведь ничего нового больше нет, – и схлопнется опять в бесконечно малую точку.
– Хм… – теперь уже в ступор впала Света.
Оксана с усмешкой наблюдала, как на лице подруги отражается работа мыслей. Тяжёлая, судя по всему.
– Я хотела сказать, – промямлила Света, – что со временем и звёзды с окружающим пространством-временем могут извернуться в нечто новое.
– Отличный термин, – одобрила Оксана. – Научный. «Извернуться».
Света не нашлась, что ответить, и молча смотрела в небо, пока ночь не сменилась предрассветным сумраком – вполне проглядываемой серостью с клубящимся местами туманом по краям седловины.
Она встала, потянув Оксану, посмотрела на кратер, потом переглянулась с подругой. Та кивнула.
Не сговариваясь, девушки подошли к правому, южному, и более пологому склону у ледника. Вдоль огромных каменных ступеней вверх тянулось нечто вроде ложбины, метра полтора шириной, усеянной мелкими галькой и осколками льда, вполне проходимой на первый взгляд.
– Вот! – торжествующе воскликнула Оксана, нагибаясь и поднимая изодранную кроссовку. – Стопудово Юлькина!
– Похоже, – согласилась Света, разглядывая верх с отвалившейся подошвой. Судя по размеру, большему, чем у неё или Оксаны, но всё равно гораздо меньшему, чем у любого мужика, кроссовка была женской. – Так... давай-ка…
Она распустила верёвку метров на шесть, сделала петлю и опоясала подругу, затем обвязалась сама. Подёргала, проверяя.
Оксана невесело улыбнулась.
– Это, чтоб одной не падать, если споткнёшься?
Света промолчала. Она внимательно всматривалась вверх, намечая предстоящий подъём. Всё это ей очень и очень не нравилось. Потом вздохнула.
– Ладно, идём. – И размеренным шагом направилась вдоль кромки ледяного языка. Оксана аккуратно положила на землю кроссовку и двинулась следом.
Спустя полчаса и триста метров подъёма ложбина плавно перетекла в узкую и довольно ровную тропку в скале – будто специально стёсывали, – пологим серпантином отходящую от гигантских ступеней и теряющуюся под нависшим сверху скальным выступом. Обледенелая каменная река внизу стала ещё больше походить на длинный язык неведомого животного, и, казалось, что девушки стоят в раскрытой пасти. Тем более, что лёд довольно плотным покровом усеивали вмёрзшие камни, и глаза не слепило. Вид отсюда открывался величественно-красивый. Солнечные лучи высвечивали седловину полосой широко раскатившегося золота, теряясь в кромке рваного тумана по краям, и упирались в массивную подошву пройденной накануне горы, где взбегали по склону и растворялись в неразличимых отсюда изломах скал.
