У всех такие лица, будто этот долговязый нахальный парень швырнул на стол бомбу с горящим фитилем. Но тут же все осознают происходящее. Ворвались три буйвола, сожрали с таким трудом добытые яства, а они не для них предназначались, продымили всю комнату досиня, хоть топор вешай; а какое Лаймдоте или мадам Карклинь утешение от того, что они разрешения попросили. Хоть бы сообразили бутылку вина или чего-нибудь сладкого для этой встречи. Какое там! Наверное, считают, что их на руках надо носить.
Взгляд Лаймдоты дал Янису понять, что настал момент борьбы; к сожалению, он не умел быть таким ядовитым, как Улдис.
— Все мы любим похорохориться. — Это Янис как будто отвечал Улдису, а потом обратился к офицеру, разумеется назвав его по имени: — Эдгар, есть предложение скинуться и найти хоть капельку чего-нибудь горло промочить. Придис выдаст кусок свинины, нельзя же все угощение госпожи Карклинь начисто истреблять. Лаймдота, — Янис дал всем понять, что он с девушкой на «ты», — будь добра, приготовь бутерброды.
Нет, поведение Яниса было слишком бытовым и могло вызвать у девушки неприязнь. Что-то в этом роде даже промелькнуло в ее лице, только она не знала, что ответить. Офицер, оскорбленный и уязвленный, положил руку ей на плечо и сказал:
— Лаймдота! Может ли быть, что то, что казалось самым, возвышенным, чистым, лучшим, все это можно забыть? Мы, солдаты, на фронте день и ночь мечтаем о том, что нас верно и преданно ждут! И вот вам действительность!.. — У него даже не хватило слов, чтобы выразить свою боль и разочарование.
Если бы разговор шел с глазу на глаз, Лаймдота, наверное, почувствовала бы себя виноватой, хотя она не давала Эдгару ни малейшего права ждать и надеяться. Но бестактно, при всех! Возмущение заставило кровь прилить к ее лицу, оттолкнуть властную руку. А тут еще, как на беду, один из капралов, тот, что все время орал: «Так точно, господин лейтенант», обнаружил мандолину Карклиня — сам хозяин уже редко ею пользовался — и решил прийти на помощь командиру; дабы пробудить в Лаймдоте совесть, он грянул солдатскую песню. «Слушаюсь, господин лейтенант» куда-то на минуту исчез, но «Так точно, господин лейтенант» разевал глотку за троих. Лаймдота слушала треньканье мандолины, мужские голоса у самого уха (Эдгар единственный, кто подпевал) и чувствовала себя окончательно униженной. В песне умоляли возницу скорее ехать на родину, потому что там ждет девушка. Особенно надрывной она стала, когда в окне девушки засверкали свадебные огни; в конце следовала угроза, что неверное сердце испытает зимнюю стужу, потянется в поисках тепла к обманутому, но тот ее уже не узнает. В этом месте Эдгар сделал грозное лицо. Лаймдота вскочила и пересела к Янису.
