Словом, я продолжал верить в друга. Но и на этот раз постеснялся делиться с ним своими мыслями — засмеет еще или обидится. И, наверно, зря. Потому что решился он на поступок, который я и сегодня, когда прошло много лет, не могу оправдать. Этот случай оказался для нас с ним роковым, после него судьба моего друга, а затем и моя судьба круто изменилась.
А было так. Нас с Костей позвал к себе домой знакомый мальчишка Вася. Жил он в соседнем стандартном доме с матерью. Его отца, как и Костиного, убили в самом начале войны.
— Пошли ко мне, ребя. Граммофон послушаем, порисуем — у меня акварельные краски остались, — все приставал к нам Вася. И мы в конце концов согласились.
Время провели весело. Слушали Марка Бернеса, Утесова. Рисовали в большом Васином альбоме — кто подводную лодку, кто танки. Я, конечно же, самолет. Напоследок тетя Фрося, Васина мама, угостила нас чаем с сахарином.
А утром, чуть свет, она прибежала к моей матери вся в слезах. Оказывается, у них пропали хлебные карточки — рабочая и детская. Лежали они в вазочке, что на комоде. «Кроме тебя и Кости, — обратилась она ко мне, — к нам никто больше не приходил. Отдайте, ребята, карточки, или пойду в милицию».
Меня как обухом по голове ударило. Мама, всплеснув руками, изменилась в лице:
— Как же это, сынок…
— Не брал я этих карточек. Честное слово, не брал.
— Ну, тогда пеняйте на себя, — резко ответила тетя Фрося и, хлопнув дверью, ушла.
Я тут же сорвался с места и побежал разыскивать Костю. Но его нигде не было — ни дома, ни в сарае.
Не успел я вернуться домой, как тетя Фрося уже привела милиционера. Он отвел меня в отделение и там долго и настойчиво уговаривал отдать карточки, спрашивал, где Костя. Но я ведь и вправду ничего не знал.
Вечером меня отпустили. Пришел домой, и опять застал там тетю Фросю, на этот раз вместе с Васей. Увидев меня. Васина мама снова стала просить, чтобы я отдал карточки:
— Пойми, нам же совсем кушать нечего — ни сегодня, ни завтра. Что нам, в петлю лезть?..
Мать глядела на меня с укором и ожиданием. Не поверила, видно, что этих карточек я в глаза не видел. Ну, как им доказать…
Рванув дверь, я выбежал на улицу. Не помню, как очутился на городской окраине, где начинался луг. Зарылся в густую, по пояс, траву и пролежал там до сумерек. На душе было муторно, тоскливо. Но трава и легкий теплый ветерок успокаивали. Я вспомнил, как через этот луг, за которым шумел сосновый бор, мы с отцом ходили по грибы. Местами становилось топко, и нас, детей он брал на руки, чтобы перенести через болото. Всего год прошел, а мир будто перевернулся. Мне, мальчишке, понять и осмыслить это было не по силам.
