Легко было сообразить, что красным карандашом обозначены польские позиции, а синим — немецкие. Возле Садыбы путь на Вилянов перерезала жирная синяя черта.
— Ох, — вздохнул Гуркевич.
В соседнем помещении трезвонили телефоны, одновременно говорило сразу несколько человек. Полковник вернулся минут через двадцать.
— Подождите майора Грома, — сказал он, сверля Гуркевича взглядом из-под густых бровей. — Он будет здесь под утро. Придет через канализацию из центра. Вы отведете его в венгерский штаб.
— А как? — жалобно переспросил Гуркевич, бросив взгляд на план Варшавы. — Я вижу, они и Садыбу окружили…
— Через Садыбу из города выходит гражданское население, — сурово ответил полковник. — Пройдете. И помните, никому ни слова, хоть бы вас на куски стали резать. Совершенно секретно.
— Даже нашим? — спросил Гуркевич.
— Никому! — отрезал полковник. — Всюду могут быть немецкие шпионы. Если получится, я вас представлю к награде.
Гуркевич хмыкнул.
— Мою супругу тоже?
Майор Гром был низеньким, лысым и полным мужчиной лет сорока — сорока пяти, с лицом довольного жизнью обывателя. За стеклами очков блестели маленькие глазки. В бриджах и кургузом пиджачке, он семенил рядом с Гуркевичем с небольшим узелком на спине. Они обгоняли группы людей, навьюченных огромными тюками, толкающих коляски, несущих на руках детей. Августовское солнце жарило вовсю. Шедшая рядом взмокшая от пота женщина в ондатровой шубе, в черной фетровой шляпе волокла внушительный мешок; ее муж, в черном пальто с воротником из опоссума, сгибался под тяжестью двух чемоданов. Он со злостью взглянул на Гуркевича — легко шагавшего в своей холщовой курточке и помахивавшего пустыми руками.
— Господи! — простонал мужчина. — Моя жена…
— Быстрей, майор, — проговорил Гуркевич. — Нам еще топать и топать.
— Тише вы… — прошептал, ускоряя шаг, майор. — Никаких званий. Мы познакомились случайно, по дороге. Если нас разделят, встречаемся в Залесье.
— Пилсудского, шесть, — добавил Гуркевич.
— Бедный маршал! — выдохнул майор. — А может, и хорошо, что он умер? Если что-нибудь случится… бумаги в моей левой подошве.
— У меня в рукавах вы найдете товар получше — две золотые пятирублевки. Если я… того, отдайте их жене. Впрочем, нет!
— Нет? — удивился майор.
— Нет, — ответил со злостью Гуркевич. — Отдайте сиротам.
Оба задрали головы. На Варшаву, поднимаясь дугой от Окентья, шли пикирующие бомбардировщики. Люди вокруг загомонили.
— На Средместье летят, — вздохнул Гуркевич. — Если выйдет с венграми, у нас появятся зенитки и мы спокойно дождемся большевиков. Где они, черт возьми?
