А туманные фигуры двигались — не к нему, не к группе, нет, они просто уходили. Сделав свое дело. А потом по глазам ударило ослепительно-белым.
Колдуна Олег даже опознал не сразу, соскальзывая с пиковых частот быстрого боя, как ослабевшая рука с опоры. Осталось только холодное белое пламя перед глазами да равномерное гуденье басовой струны (ми бемоль, машинально определил он). Туманные просто растворялись в белом, как сахар в кипятке. Впрочем, достал ли их Колдун или они просто ушли, как и собирались, Олег не знал, да ему и наплевать было.
А еще Олег разглядел зеленые накидки. Целую толпу на площадке пролетом ниже. А ведь они чуть не с самого начала тут толклись, понял он вдруг на остатках интуиции. И хоть бы попытались вмешаться, суки…
— Мы не можем вмешиваться в действия таких сил, — словно отвечая на его мысли, просипел брат Амос с ободранной почти до неузнаваемости рожей. — Мы их… не могли предугадать.
Олег отодвинул его плечом — левая рука почему-то не двигалась. Да, картинка… Камни площадки залиты кровью — прямо мясная лавка. Прямо перед глазами оказался человек в зеленой накидке — левый бок разворочен, еще одна рана в груди. Второй скорчился чуть поодаль. А чуть дальше, на забрызганных красным камнях, стоял на коленях Колдун. Стоял над Кэт. Кэт была жива. Пока жива, отчетливо понял Олег.
Колдун, не вставая, поглядел на Олега снизу вверх.
— Дурак я старый, — произнес он без выражения. — Ведь знал, что к тебе она поперлась, ведь мог удержать, ведь мог сам…
Он замолчал, бережно поднял Кэт на руки и двинулся вниз, не обращая ни на кого внимания.
— Пойдем, командир.
Олег, опершись на плечо Джорджа, кое-как проковылял два пролета и остановился. Янек лежал лицом вверх, с широко раскрытыми, словно удивленными глазами, кровь из разбитого затылка лужицами растекалась по ступенькам. Они все были здесь: Стас, чуть более непроницаемый, чем обычно, Джейн, закусившая губу, бледная, потерянная Айра, сцепившая руки до хруста, Ханна, с широко распахнутыми глазами прижавшаяся к стене… Олег вдруг увидел себя их глазами: бледный до зелени, с ног до головы забрызганный чужой кровью, с ножом — оказывается, он так и забыл его в правой руке, а левая болтается плетью, — оскаленный, как крыса, ослабевший, трясущийся — но при этом злющий, как сто сарацинов.
— Мать вашу, вам что было сказано, дристуны поганые?! — он с трудом сознавал, что орет. — Что?! Какая блядь додумалась за мной его отправить?! Что заткнулись, недоделки?!
