«Господи, коли случится! — повторяет он, весь потрясенный событиями дня и угрюмой обстановкой своей, не решаясь назвать то, чего так страшился. Что-то привязалась к нему эта мысль и покоя не дает. — Нет, Бог не попустит. Мы снова заживем!» — утешает он себя и действительно понемногу успокоивается, снова погружаясь в дремоту.
Гроза прошла. Изредка даже проглядывает звезда, снова скрываясь в обрывках туч. Ласковое, серебристое облачко посмотрело в оконце и дальше уплыло. Ваньке грезится что-то хорошее, радостное. Где-то вдалеке он от всех злодеев, ему сладко, его все любят; знакомый зеленый лес, говор ключа, пение малиновки баюкает его. «Ваня, а Ваня! — слышится ему во сне; он думает, что это кто-то хочет его приласкать, — Ваня, Ваня!» — снова доносится до него шепот. Он раскрывает глаза: все тот же амбар, в окно ясное небо видно, на нем звезда горит. «Стихла гроза», — шепчет он и, свернувшись клубочком, опять хочет заснуть.
— Ваня! — уже чей-то усиленный голос слышен ему. Ктото стоит у окна и зовет его.
«Не чудится ли?»- думает Ванька, но раздается тихий стук в дверь.
— Здесь! — отвечает он в страхе и надежде. «Зовут ласково, тихо; значит, не отец. Кто бы такой?» — мелькнуло у него. Чья-то рука шарила по двери, отыскивая задвижку. Затая дыхание, он ждал, что дальше будет. Запор щелкнул, дверь скрипнула и отворилась. Свет широкою полосой ворвался в амбар. В дверях стояла чья-то маленькая, сгорбленная, фигура. Она снова назвала Ваньку.
— Здесь, — отвечал он, поднимаясь из своего угла.
— Не узнаешь, чай, Яковлевну? — проговорила старуха. — За делом пришла, не по-пустому. Лизавета Михайловна хочет повидаться с тобой, так поворачивайся живее. Вишь достала тебя, сокровище какое, из-под железных замков.
— Яковлевна, родимая, аль ей больно неможется? — с трепетом спрашивал Ванька, но старуха почему-то не отвечала.
— Говорят тебе, иди за мной. Живо! — отрезала Яковлевна, и оба выступили в поход. Ночь совсем разъяснилась. Только изредка на уходившей туче еще вздрагивала серебристою струей молния. В кудрявых, прозрачных облаках прятался молодой серп месяца, окруженный, точно кружевом, дымчатыми и золотистыми тучками. Во ржи кричали перепела, где-то вторили им ночные отголоски. Иногда серебристыми волнами колыхалась наливающаяся рожь, наполняя воздух сладким, одуряющим запахом. На востоке горела светлая полоска.
— Яковлевна, скажи, родная, с чего ночью-то вдруг я понадобился ей? — допрашивал Ванька, в ужасной боязни услышать то, что шептал ему кто-то в амбаре.
