- Почти так, отец.
- Вот и я думаю. Без жены, великой княгини Марьи, я уже три года. А любил я её, один Бог ведает как. Да и поныне забыть не могу… Но прав владыка: живой о живом думает…
- Тебе, государь, решать. А я, как ты скажешь.
- Вот и ладно, сын. А выбор свой я сделаю. Не по любви и зову сердца, по велению государственному… Слыхал, зарится на нас папа римский. На меня, сказывают, глаз положил. Он царевну царьградскую у себя держит и мнит через неё веру нашу с католической повенчать. Тем унию у нас насадить.
И государь усмехнулся. Долго глядел куда-то вдаль прищурившись. Иван Молодой внимательно смотрел на отца. Ждал, что он дальше скажет.
- Ан нет, хитрость латинян нам ведома. Они эту унию нам ещё на Флорентийском соборе навязывали. Но отец мой, великий князь Василий Тёмный, завещал, чтобы мы вере нашей верны были, коварство латинян упреждали.
Загорелось ночью в Белом городе. Ветер мгновенно разнёс пожар. Ударили, зазвонили тревожно по всей Москве. Иван Молодой вскочил, на босу ногу обул валенки и, накинув полушубок, выскочил на крыльцо. Из Кремля к воротам бежал люд, кричал:
- Белый город горит!
И спешили, кто с ведром, кто с багром брёвна раскатывать.
Иван Молодой попал на пожар, когда пламя слизало уже четверть Москвы. Огонь перебрасывался с крыши на крышу, и солома полыхала жарко. С треском рушились стропила, далеко разбрасывая искры. Они разлетались роем.
Государь уже был на пожаре. Слышался его громовой голос:
>- Воду, воду подавайте! Крушите вокруг избы, не давайте огню перекинуться!
Иван Молодой вырвал багор у старухи, оттаскивал тлеющие брёвна, сбивал пламя.
На боярских хоромах дворня заливала водой крыши, не давая им воспламениться.
К утру пожар загасили. Мужики тушили головешки, успокаивали баб:
- Аль впервой Москве гореть, новые избы срубим…
Во дворце Иван Молодой с государем мылись над тазом, гридень поливал им на спины. Отец говорил:
- Не кучно надобно строиться, аль места мало? Да крыть не соломой следует, а дранкой. Эвон, как бояре терема кроют либо иноземцы. Тогда и огню не так вольготно разгуляться.
Иван Третий во гневе. Последними словами поносит коварство казанцев и старую ханшу. Ведь приговорили Казань не воевать, вняли просьбе Гульнары.
Ан нет. Воеводы Нагой-Оболенский и Беззубцев уведомили, что хан Ибрагим попытался перекрыть им волжские пути да ещё пригрозил Нижний Новгород взять.
Но русская рать хана побила и отбросила к Казани. На Думе государь вопрошал:
