Я получаю оскорбительную рождественскую открытку. Мы славно проводим Рождество у моей тещи. Мистер Мусс позволяет себе лишнее. Бурный вечер, во время которого меня кто-то ударяет в темноте. Я получаю удивительное письмо от мистера Матлара-отца, касательно Люпина. Мы не успеваем выпить за Старый год
24 ДЕКАБРЯ.
Я человек бедный, но с удовольствием десять шиллингов бы отдал, чтобы узнать, кто мне послал оскорбительную рождественскую открытку, какую получил я нынче утром. Я никого не оскорбляю. Зачем же кому-то понадобилось оскорбить меня? И хуже всего то, что я теперь подозреваю всех моих знакомых. Почерк на конверте явно изменен, с наклоном не в ту сторону. Не думаю, что Тамм и Туттерс способны на такую низость. Люпин говорит, что об этом знать ничего не знает, и я ему верю, хотя отнюдь не одобряю его смешки, равно как и выражение симпатии к оскорбителю. Мистер Франчинг, конечно, выше этого. Едва ли кто из Матларов мог до такого опуститься, нет, конечно. Кто бы это мог быть — наглый мальчишка Питт? Или миссис Биррел, уборщица, или Бульвер-Сеттер? Нет, миссис Биррел так не написать.
Рождество. Мы успели на поезд 10.20 в Паддингтоне, и провели чудесный день у тещи. На воле чудно и приятно, хотя дороги развезло. Посреди дня мы сели за стол, вдесятером, тряхнули стариной. Вот бы каждому такую славную, ненадоедливую тещу, как бы хорошо жилось на свете! Всем было весело, и я предложил выпить за ее здоровье. И произнес, по-моему, очень удачный спич.
Заключительная часть особенно мне удалась. Я сказал так:
— В дни, как сегодня, всех нас — родственников, друзей, знакомых — объединяет самое доброе расположение друг к другу. В приятном нашем согласии мы думаем лишь о любви и дружбе. И пусть же тот, кто повздорил с отсутствующим другом, в знак примиренья с ним, кого-то поцелует. Тот же счастливец, кто ни с кем не в ссоре, тоже не лишен права с кем-то поцеловаться.
Тут я заметил, Кэрри с тещей обе прослезились, и, должен признаться, был этим глубоко польщен. Его преподобие добрый старый Джон Пэнзи Смит, который нас венчал, ответил весело и мило, он заявил, что готов последовать моему совету по части поцелуев. Затем он обошел вокруг стола и облобызал всех дам, включая Кэрри. Против этого, конечно, кто ж станет возражать. Но я был просто потрясен, когда юнец по имени Мусс, которого я знать не знаю и который во все продолжение застолья едва ли обронил хоть слово, вдруг вскочил с места и, размахивая веточкой омелы, вскричал:
