Андрей вдруг почувствовал смущение, словно бы его действительная приверженность вере была чем-то нелепым и никчемным. Все, что говорилось сейчас отцом, представлялось сыну совершеннейшей иллюзией, обреченной попыткой рассеять ночь светом многих свечей, спрямить мир, искривленный изначально. Александр вызывал страх, потому что за ним была ночь, действительная ночь искривленного мира, того страшного действительного мира, откуда уходят, вырываются лишь путем Андрея Константинопольского и царицы Онисимы. Отец сейчас вызывал недоумение и жалость своими иллюзиями… Но отчего отец сделался таким? Или это всегда в нем таилось, а теперь лишь выступило наружу, когда он почти неосознанно встал на путь поединка с судьбою во имя любимого сына…
После этой знаменательной беседы прошло несколько месяцев. Отец говорил с Андреем мало и о предметах совсем простых. Андрей читал, охотился, усердно молился; и более всего старался не замечать, что происходит вокруг; не видеть, озабочен ли отец; не догадаться случайно, что отец принимает тайных посланцев… Это, в конце концов, мучительно, когда что-то видишь, прозреваешь губительность виденного, но ничего, ничего нельзя изменить…
Настал день, когда отец велел Андрею быть готовым. Предстоит дальний путь. Лев и Анка, воспитавшие Андрея, поедут с ним. Андрея повезут под чужим именем. Даниил Галицкий окажет свое содействие этой поездке. Венчание состоится тайно в городе Прусе. Гогенштауфен сам предложил, чтобы дочь его в браке с сыном русского правителя приняла православие. Из детей ее и Андрея будет воспитан в католической вере лишь старший сын. Свадьба в Прусе явится своего рода сигналом, знаком, поданным к действию. На третий день после венчания армия Фридриха II выступает в поход, войска Михаила-Асена, сына Иоанна-Асена, поддержанные войсками его тестя, князя Ростислава Михайловича, переходят Дунай; Михаил Черниговский и Даниил Галицкий при поддержке венгерского короля стягивают свои войска. Шведский правитель ярл Биргер подходит к Новгороду. Александр будет в Переяславле отрезан от ордынцев, Сарай будет окружен и взят…
Во всем этом Андрею покамест оставалось действовать совсем немного. Он просто должен был пуститься в путь, неведомый ему, с провожатыми, которым- этот путь будет ведом. Пуститься в путь, когда отец отдаст приказание…
Иллюзии, казалось, обрели реальные очертания. Андрей снова начал верить отцу; верить в то, что все задуманное отцом возможно в реальности. На долю Андрея приходились мучительные мысли и колебания — как все будет, как все должно быть; что оно, задуманное его отцом, — обреченный вызов судьбе или прозорливость и победа… И все это были мысли, одни лишь мысли, напряженные и мучительные. О действиях реальных теперь осведомлен был Лев, воспитатель Андрей..
