У отца Андрей видал пиры. Но этот пир был как бы им, Андреем, устроен, как бы принадлежал ему…
Для него озарялись улыбками скуластые лица страшные. Александр искренне гордился им и повторял, захмелевший и ласковый:
— Чика!.. Ох и Чика!.. Ох и Андрейка!..
Андрей чувствовал себя счастливым, и хмельным, и возбужденным от этого ощущения счастья…
Александр усадил его во главе стола княжого, для самых ближних дружинников. Сказал торжественно:
— Вот победитель наш! Со славою воротится он к отцу!..
Андрей, как полагалось, осушил стоя большую золотую чашку с медом — княжую чару.
Но головокружение и онемение ног было даже и приятно. Наплывали знакомые лица. Он узнавал бывалых и любимых воинов Александра, которых тот почасту хвалил и то ли в насмешку дружескую, то ли серьезно звал «главорезами».
Андрей поглядывал на темные шалые лица Александровых главорезов… Гаврило Алексич, половец Яков, Савва — еще в Невской битве показали себя… Чуть поодаль сидит Лев. И как хорошо, что не глядит на своего питомца, не докучает Андрею попечением; знает, что сейчас не надо этого…
Дружинники говорили все разом, пересыпая речи свои скверными словами. Андрею вспомнилось читаное, вспомнилось внезапно и ярко, увидел перед глазами желтую плотную страницу — черные буквицы — сплошняком: «…слово скверное, оскверняя уста, заражает зловонием разврата внимающих ему…»
Золотистым светящимся призраком смутно вспомнилась Ефросиния… Александр пристально сощурился и не глядел на Андрея. И вдруг подумалось Андрею мягко и ясно, что, пожалуй, без этого сквернословия не вынесут воины такого напряжения ратной жизни. Всех сделалось жаль, и захотелось плакать. И вдруг завел песню дико-звонкий переливчатый голос, какой-то страшно тонковатый, и пел о страшном. Но отчего-то сердце мальчика всею своею болью и жалостью рванулось в эту песню…
Чья голова на колу?
Чья голова на колу?
Зачем тебя мать берегла?
Зачем на тебя глядела?
Семь сабель сточили.
Семь копий сломали.
Чья голова на колу?
Чья голова на колу?.
И у всех сердца зашлись… будто вверх пошли… И чтобы сердца не разорвались от высоты, грянули грубые голоса все разом, во все глотки:
Ако си, сину, варх земе,
влези в гора длибока
с твоена верна дружина-а-а!..
Через несколько дней должен был Андрей отправиться в дорогу — к отцу.
Вечером Александр зашел к младшему брату. Старший был задумчив и рассеян, его одолевало желание высказывать вслух свои мысли, и не кому угодно, а тому, кто может понять, хотя бы почувствовать. Александр не мог подавить это желание, но приступал медленно и будто рассеянно, потому что желание было сильно…
