— А что, поезда давно не ходят? — спросил Хабалов шофера.
— Третью неделю. Мост половодьем сорвало, был ледяной затор. Говорят, к понедельнику восстановят.
— А пусковую установку тоже в связи с наводнением утопили? — схитрил Хабалов. Как знать, может, ефрейтор сообщит какую-нибудь важную деталь, тем более что на месте, в дивизионе, расспрашивать рядовой состав Хабалов не собирался, помня указание генерала «строго соблюсти необходимый этический уровень».
— Пусковую? — ефрейтор поскреб затылок, хитровато стрельнул глазами. — Какую пусковую?
— Ну ту, которую позавчера утопили, а сегодня вытаскивают.
Шофер нерешительно мялся, с деланной серьезностью вглядываясь в ветровое стекло. Ну ясно: получил соответствующие указания на этот счет и теперь мучается, не зная, как выкрутиться. Неважный из парня дипломат.
— А ее, наверно, уже вытащили, — наконец сказал солдат. — Скоро мимо поедем, сами увидите.
«А ничего, — с одобрением подумал Хабалов, — нашел-таки выход». Шоферская увертливость настораживала: неужели с установкой произошло нечто более серьезное? Впрочем, это можно было объяснить и по-другому: просто командирский шофер хорошо вышколен. Знает, кому и что говорить.
— Это недалеко?
— Да рядом. Сразу за Степановой пустошью направо.
— Надо заехать, посмотреть.
— Слушаюсь.
Весна нынче запаздывала. Обычно в это время таежные солнцепеки уже были забрызганы алыми искрами «марьиного коренья», синими крестиками «кукушкиных слезок», а в низинах, в душном благоуханье нагретых мокрых логов топорщились желтоголовые жарки.
Сейчас в тайге было еще сыро, неуютно. Запах прошлогодней прели явственно забивал тонкий дух молодой пробивающейся травы, прозрачные березники сонно млели на косогорах, окутанные голубовато-зеленой дымкой. Пихтач сумрачно темнел на окрестных сопках в ожидании первого весеннего ливня, который смоет зимнюю одурь, обновит и обмоет каждую иголку в мохнатых лапниках, унесет прошлогоднюю паутину, беспощадно разъест грязные, твердые, как речной лед, последние оселки прошлогоднего снега, укрытого в чащобах.
Проехали развилок и свернули с бетонного большака на мощенный булыжником проселок. Лишь изредка попадались встречные машины, главным образом пузатые голубые «молоковозы».
— Совхозные, — пояснил ефрейтор. — Недалеко животноводческий совхоз. Наши шефы.
— Понятно, — кивнул Хабалов. — Так когда же будет пустошь?
— А вон она. Видите впереди ложок с жимолостью? Это и есть Степанова пустошь. Рассказывают, когда-то была здесь заимка, пасечник жил. Потом все сгорело, и получилась, стало быть, пустошь.
