Отсюда, с холма, озерко напоминало ржавую пластинчатую подковку с солдатского сапога.
— Ну как, — спросил Хабалов, — рыба в нем не живет?
— Не живет. В прошлом году мальков запускали — все подохли. Говорят, вода в нем сероводородная. А почему — никто не знает.
На противоположном краю долины, на взгорке празднично и уютно белели шиферные крыши нескольких домиков военного городка. Впрочем, ничего такого военного издали не было заметно, городок напоминал какой-нибудь ведомственный дом отдыха или профилакторий.
У выездных решетчатых ворот, сваренных из арматурных прутьев, шофер коротко посигналил, поправил на голове пилотку и многозначительно сообщил:
— Сейчас Капитолина появится. Только бы куры не раскудахтались, а то мне тогда беда.
— А чего тебе бояться? — спросил Хабалов. — Ведь командир дивизиона наверняка знает про твоих кур?
— В том-то и дело, что нет, — вздохнул ефрейтор. — Так что я промеж двух огней оказываюсь. Как говорили древние греки: «между Сциллой и Харибдой».
— Похоже, — рассмеялся Хабалов.
В деревянном домике КПП приоткрылась плексигласовая форточка и резко захлопнулась. Прошла минута, из домика никто не появлялся.
Шофер виновато пожал плечами: «Ну вот видите, я же говорил!» — и дал долгий хриплый сигнал. По ту сторону ворот показалась высокая девушка в зеленом форменном платье. Обыкновенное, ничем не примечательное лицо. Очень аккуратный подтянутый сержант с муравьиной талией. На губах совсем свежая помада. Женщины есть женщины.
Она прошла боковой калиткой и направилась к машине. Шофер кинулся навстречу, держа в одной руке путевку, а в другой, спрятанной за спину, — букетик кандыка. Хабалов чуть приоткрыл дверцу — интересно было послушать.
— Чего сигналишь как оглашенный? — низким, грудным голосом спросила дежурная и сдвинула брови.
— Начальство везу. Торопимся. — Ефрейтор не дал ей начать очередную фразу, ловко поднес букетик цветов.
«Расторопный парень! — похвалил про себя Хабалов, закуривая сигарету. — А она очень уж необаятельная. К тому же эти резкие, угловатые движения, размашистый, вперевалку, широкий шаг. Поистине самое обидное — неженственное в женщине».
А букетик ее все-таки растрогал, растопил. Она улыбнулась, и, надо сказать, улыбка получилась очаровательная, будто незримым мягким и добрым светом озарившая на мгновение ее лицо. Но уже в следующую секунду она решительно отодвинула с дороги шофера и стала осматривать машину.
Хабалов благодушно потягивал сигарету, искоса наблюдая за действиями контролера. Его забавляли напускная суровость «сержантихи» и то, что она упрямо не желала его замечать.
