тут еще появились симптомы перитонита. То ли просто от операции, то ли все же кишку проткнула оставленная нами иголка. Ломаем голову – брать ее на повторную операцию, не брать. И надо вроде, и страшно. И тут вдруг девчонка говорит, что никаких она иголок не глотала, а просто перед рентгеном втыкала ее в рубашку сзади. Ну, знаешь, я… Тут Галя меня единственный раз прервала: «А как же она на операцию согласилась? Ведь знала, что ничего там нет». Тоже мне вопрос! Я и сам не знаю, почему согласилась. Может, от психопатии, а может, решила, что операция спасет ее от кары. Больная все же будет. К мамочке отправят. Черт ее знает, что она думала. А вот сейчас…
Я не стал доканчивать, и так все ясно. Оперировали то зря!
Я бросил их всех там в отделении, а жива она там или…
Я побежал вперед. Им меня догнать трудно. Потом я остановился и стал поджидать семью. Наконец, догнал меня Сашка и сказал, что мать поехала на станцию. Ей зачем-то нужно в город. Она что-то забыла. Велела нам ждать дома. А может, она и раньше приедет. И оставила Сашке точные инструкции, где что лежит, чтоб мы поели.
Я разозлился на нее. Но, как всегда бывает, достается тому, кто под рукой. Уж и не помню сейчас, за что обругал его. Но припомнил все, даже Швейцера. И парень обиделся. А детская обида – это много хуже и опасней взрослой. Она может на всю жизнь остаться, даже если в сознании забудется. И уж после этого, совершенно в кусках, я отправился домой. К концу дороги я вроде и помирился с Сашкой, но все равно боюсь очень, что где-то у него отложится в мозгах, а мне воздастся. Вот ведь – за себя боюсь. А мне, конечно, воздастся, за все воздастся. Сколько раз я с Сашкой ругался неправедно. Что-то запрещал ему, что можно было бы и разрешить. Для авторитета, так сказать. Сколько бед из за этого авторитета да престижа. Начиная от мелких ссор и кончая вечными распрями, разводами и войнами. Авторитет! Престиж! Все воздастся. Вот пусть только вырастет. Хорошо бы он вырос таким, каким я его вижу. Но он будет таким, каким будет он, каким будет время. И что в него будет вложено, и генетически и от жизни. Девочке семнадцать лет, а так меня провела. Меня! Себя. Оперировал зря, ни для чего. А теперь… Убил, значит…
Когда мы приехали домой, мне не пришлось возиться с обедом. Галя уже была дома, и даже стол накрыт был. Оставалось только подогреть его.
Я не спрашивал, куда и зачем она ездила. Она свободный представитель свободного общества – сама скажет.
