Вошедшие оглядывали стены и молчали. Они уже всё поняли.
Павел Маратович глотнул стоявший на столе остывший чай, видно, приготовленный перед операцией:
– Ну, что я могу сказать! Не удалось. Пытался железу мобилизовать полностью. Не отойти от сосудов, и воротная вена, и печеночная артерия – вся связка инфильтрирована. И забрюшинно довольно глубоко. Даже с риском невозможно. Пытался, пытался. Нет. Жалко.
Все молчали, и хирург тоже не знал, как закончить печальную повесть неудачи, выговаривая ее перед четырьмя коллегами.
– Понимаете, от воротной вены не отойти, но можно бы ее резецировать, но там еще… Да и забрюшинно… Да, в общем, что и говорить… Ну вот так. – Он молчал, и все молчали. Он поглядел на них… – и забрюшинно, да…
Коллеги молчали. Лишь у безмолвной Гали медленно заструилось по щекам.
* * *
В реанимационную их никого не пустили – ни жену-реаниматора, ни сына-хирурга, ни друзей-профессоров хирургии. Закон, мол, для всех закон. Хотя какой смысл в таком законе?.. И увидели они Евгения Львовича лишь через сутки, когда его перевели в палату. Правда, отдельную – такую льготу смогли предоставить коллеге.
Мишкин лежал опутанный дренажами, катетерами, трубками, манжетками. В него нечто втекало разного цвета и также многоцветно вытекало. Для всех присутствующих все это не было новым или неожиданным. Только незнакомому с медициной человеку подобная картина могла бы показаться фантастической или страшной.
– Ну, достигли успеха? Добились своего? Распластали? – Мишкин говорил с трудом, делая остановки между словами, но свой пиявочный сарказм не оставлял, будто сохранились силы и мозг-душа старых дооперационных времен. Он скривился то ли от боли, то ли от чего-то, что сложилось в его голове. А может, это была усмешка. – Стопы есть?
– Что, Женечка? О чем ты?
– Спрашиваю: стопы есть? Тогда и ступайте отсюда.
– Пап, может, помочь чего?
– Да уймитесь, наконец. Иди писать диссертацию. А лучше почитай Шекспира, Пушкина.
– Ну, ладно тебе, пап.
– Идите-идите. Дайте поспать. Ну, ступайте же.
Потом в коридоре:
– Ну! Лешк! Я подумал: он о стопке. Что за человек! Еле языком шевелит, а сил на въедливость не жалеет!
– Да он же супермен, Олег. Пора привыкнуть. Он еще и не то нам отчебучит. Но на то он и супермен. Непредсказуем. Наше дело создать все условия. Учитель, научи ученика, чтоб было у кого потом лечиться…
– Все-таки поразительный характер у отца. Казалось бы, совсем же плох, а все помнит! Тут наш давний спор – Шекспир, Пушкин…
