Но Сулла оставил по себе ужасную память, а его антитрибунские законы спустя несколько лет после его смерти были отменены. Гай Юлий Цезарь крепко не ладил с трибунами. Как-то один из них по имени Понтий Аквила не встал, когда Цезарь проезжал мимо трибунских мест в триумфальном шествии. Великий Юлий «пришел в такое негодование, что воскликнул: «Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?» И еще много дней, давая кому-нибудь какое-нибудь обещание, он непременно оговаривал: «если Понтию Акви-ле это будет благоугодно».
>{87}Август не желал ни повторять Суллу, ни иметь возможную оппозицию в лице трибунов. Став сам трибуном, он в глазах римского простого народа являлся единственным и главным его защитником. То, чего не желал видеть Луций Корнелий Сулла в своем патрицианском высокомерии, чего не сумел разглядеть в трибунате мечтавший о царской власти Гай Юлий Цезарь, увидел Октавиан. Вот потому-то и стала трибунская власть одной из главных основ, на которой держалась власть Августа.>{88}
И вот Тиберий обретает трибунские полномочия… С одной стороны, он теперь становится действительно вторым человеком в Римской империи. Но, с другой стороны, полномочия его временные, пятью годами ограниченные… Главное же — наличие двух усыновленных молодых людей, уже носящих имя Цезаря, что предвещало им великое будущее. Тиберий не мог не оценить оказанную им Августом честь, но при этом он не мог и не осознать резкого усиления двусмысленности своего положения при Августе. Если два юных Цезаря мешают ему занять место преемника Августа и почти соправителя, то ведь и он для них очевидная помеха. А главное, Гай и Луций кровные внуки Августа, да еще и усыновленные. Тиберий же пасынок, усыновления не удостоившийся. Да и пятилетний трибунский срок выглядит как срок испытательный. Не продлит его Август пасынку — и где его высокое положение, его статус второго лица в империи?
Сомнения такого рода не могли не мучить Тиберия, а двусмысленность положения и раздражать. Ко всему этому добавилась еще и семейная драма.
В первые годы навязанного ему брака с Юлией он, несмотря на жестокую тоску по любимой Випсании Агриппине, пытался наладить семейную жизнь. «С Юлией он поначалу жил в ладу и отвечал ей любовью, но потом стал все больше от нее отстраняться; а после того, как не стало сына, который был залогом их союза, он даже спал отдельно. Сын этот родился в Аквилее и умер еще младенцем».>{89}
