Не посмеяваются Кресту и смерти Господней и святогорцы — в наше время на Святой Горе Афон крестят всех обращающихся еретиков, включая католиков.
[257]Не нарушает ли Церковь, когда принимает через миропомазание и покаяние еретиков, другую часть 47 апостольского правила: «Епископ или пресвитер,… аще от нечестивых оскверненного не окрестит: да будет извержен…»?[258] Отнюдь нет. Ведь во время присоединения к Церкви крещение, внешне совершенное у еретиков, восполняется до того отсутствовавшей благодатью, а потому совершается истинно, а не только по форме.
Кстати, в самом чине присоединения латинян к Православию содержится ясное указание на непризнание Церковью благодатности католицизма и его таинств, на вполне определенную четкость границ Церкви, на то, наконец, что именно при присоединении к Православной Церкви бывший латинянин впервые сподобляется действия благодати Божией. Церковь молится о присоединяемом: «Обрати его от заблуждения прежнего пути его ко истинней яже в Тя вере, и подаждь ему благодать, еже ходити в заповедех Твоих»;[259] «сотвори его сосуд честен и жилище Святаго Твоего Духа».[260] Получение благодати связывается не с имевшим место ранее латинским крещением, а с присоединением к Православию. Только присоединяясь через покаяние к Церкви, католик становится сосудом благодати и жилищем Святого Духа. Далее: «И тако да сопричтется ко избранному твоему стаду»[261]; «Сопричти его избранному твоему стаду».[262] «Избранное стадо» в литургическом языке всегда — Церковь Христова. Таким образом, признается, что латинская церковь, в которой пребывал ранее присоединяемый, пребывает вне границ избранного стада, т. е. вне границ Церкви Христовой. Чрезвычайно важны слова разрешительной молитвы, читаемые епископом или пресвитером над обращающимся от латинства к Православию: «И аз, данною мне от Него властию, присоединяю тя ко Православней Церкви и привожду ко общению Божественных таинств церковных».[263] Именно в момент соединения с Православной Церковью присоединяемый «приводится ко общению Божественных таинств церковных», т. е. до того он не был причастен таинств.
Такое согласование православного догматического учения о Церкви и церковной практики чиноприема еретиков и раскольников вызывает у диакона А. Кураева целый ряд возражений.
Во–первых, в различии формы и содержания таинства о. А. Кураев видит «католический язык».[264] Однако никаких доказательств того, что этот язык является именно католическим о. Андрей не приводит. Если мы перестанем различать внешние действия и вещество таинства (крещальная формула, вода) от его содержания (Божественной благодати), то очень скоро появятся люди считающие, например, воду содержанием таинства. Так что никакой это не «католический язык», а нормальный человеческий язык, который помогает объяснить (насколько это вообще возможно объяснить человеческим языком) учение о таинствах.
