с донесением, а уж там дальше разберутся — прижмут бая, заставят и скот «потерявшийся» найти, и налог повысят. Понятно, что баи ненавидели комсомольцев, грозили им. А иногда, смотришь, готовы лизать башмаки у комсомольцев — так сладки их речи, так приветливы их лица, приглашают отведать угощения, предлагают в дар лошадь скаковую, да притом с седлом, с уздою. Это они бросают под ноги склизкий послед. Как наступишь, так поскользнешься, и ты больше не комсомолец, не борец, тебя уже нет.
Байюрек и Тектир в те времена редко ночевали в своих юртах — там их могли подкараулить кулаки. Много раз счастливо выскакивали они из байских ловушек, увертывались от их арканов.
Так и шла жизнь: днем — работа в емелюке[8], ночью — игра в прятки с баями. Но самое трудное было, когда началось раскулачивание. Не то что спать или есть — нормально дышать некогда было. Каждый день до рассвета вместе с комитетом бедноты надо заседать в сельсовете, решать, кого следует раскулачивать, а кого — нет, утро настанет, винтовку и сумку через плечо и — на коня. В сумке — бумага о раскулачивании, утвержденная комбедом, впереди санного обоза скачешь в какой-нибудь далекий лог, где живет раскулачиваемый.
— Именем народной власти приговариваетесь к раскулачиванию…
Эх, как только баи не честили Байюрека! Плевали в его сторону, сыпались проклятья: «Пусть этот скот и пожитки не станут никому радостью. Если умрем, души наши вернутся сюда, станут летать над вами днем и ночью, как рок, не дадут вам покоя, пока не увидят ваше горе и вашу смерть». Если бы хула эта дошла до Байюрека, он действительно умер бы уж девяносто девять раз.
А как создавались первые коммуны… Скот — общий, имущество — общее, казан — общий. С верховий рек, подножий гор, из ущелий и долин собрались люди в одном месте. Вот здесь, на этом поле. Кто раньше был пеший, теперь сидел на аргамаке, кто в рванье ходил — одевался в шелка. Всем нравилось обсуждать свою новую жизнь. Столько речей было произнесено. По старому обычаю оратор забирался на курган из лошадиных, коровьих и бараньих туш. Огромный бронзовый казан не снимался с очага, кипел непрерывно. Ораторы сменялись на том кургане непрерывно, и речи их эхом отдавались на горе Яан-Туу. Вот как начиналась коллективная жизнь!.. Через два месяца не стало кургана — куча белых гладких костей. Острый нож уже прикоснулся было к общественному скоту, но тут пришла бумага о роспуске коммун. Разъехался народ по домам… Прошло время, и снова вернулись, снова собрались вместе, теперь уже навсегда, — создавать колхоз…
