— Что случилось на этот раз? — поинтересовался он, усаживаясь рядом с ним.
— Не начинайте, Мак, — произнес Гарольд, не отрывая глаз от стакана.
— Никто не начинает, Гарольд.
— Хорошо.
— Никто ничего не начинает.
Гарольд устало кивнул, подвинул стакан к женщине за стойкой, показав жестом, что хочет повторить.
— Насколько я могу судить, финишем и не пахнет.
— Я думал, вы не будете…
— Я делаю свою работу, Гарольд. Жаль, но вы, кажется, больше не в состоянии даже изображать, что делаете свою.
Все вокруг замолкли. Слышался лишь постоянный, неравномерный стук шаров трех бильярдов в соседних барах.
Глаза Гарольда Роя были тяжелыми и красными от выпитого спиртного и гнева, а также нараставшего стыда. Был момент, когда Резник думал, что Гарольд мог закричать, стукнуть кулаком, выплеснуть в лицо собеседнику опять наполненный стакан. Затем это прошло. Когда он вновь согнулся над стойкой, двадцать человек, казалось, облегченно вздохнули.
— Сколько сцен мы сняли, Гарольд?
Гарольд покачал головой.
— Мы не можем поговорить об этом утром? В кабинете?
— Сколько?
Голос Маккензи был безжалостен. Резник не мог видеть его лица, но знал, что тот получает удовлетворение от этого акта публичного унижения режиссера.
— Одну? Две на этот раз? Сколько же?
— Четыре.
— Сколько?
— Четыре.
— Четыре? Как много!
Гарольд попытался вскочить на ноги, но его каблук зацепился за табуретку, она покачнулась и с грохотом упала на пол. Он неловко устоял со стаканом в руке, водка пролилась на его одежду.
— Удивительно, — прогремел Маккензи, — что при всей этой водке и другой дряни, которой вы заливаете то, что когда-то могло быть мозгами, вы еще способны держаться на ногах. Это удивительно! — Маккензи придвинулся к Гарольду так близко, что тот мог ударить его. Резник подумал, что, возможно, он сделал это специально. — На тот случай, если это выпало из вашей памяти, у нас есть программа и ожидается, что мы готовимся к эфиру. Если вы позволите кому-либо еще выйти из установленного расписания, то наши передачи сведутся к пятнадцатиминутным эпизодам. — Во взгляде, который он бросил на Гарольда, было только презрение и никакой жалости. — В кабинете, — добавил он, — в восемь тридцать.
Маккензи ушел так же быстро, как и появился. На этот раз не было ни рукопожатий, ни приятных слов. Он прямо направился к выходу и резко открыл дверь. Сразу заговорило много людей. Резник допил пиво. Гарольд снова был у бара. Сидя на табурете, он дожидался новой большой порции водки. «Каковы у него шансы, — думал Резник, — оставить здесь свою машину и найти такси?»
