Я останавливаюсь, смотрю на него, недоумевая в очередной раз, какого фига с ним дружу. Я хорошо его знаю и понимаю, что он говорит несерьезно. Дрю — задница и бабник, но не законченный отморозок. И все же отповедь ему я даю. Он это заслужил.
— Прости, — извиняюсь я неизвиняющимся тоном и иду дальше. — Я думал, ты просто попросил меня убрать за тобой дерьмо. Мне как-то и в голову не пришло, что ты, как настоящий друг, привез мне упившуюся до чертиков девчонку, чтобы я с ней позабавился. В следующий раз выражайся, пожалуйста, яснее, дабы я не упустил свой золотой шанс. — Я даже не пытаюсь скрыть сарказм в своем голосе.
— Да ладно тебе, я же просто дурачусь. — Дрю хотя бы хватило ума произнести это виноватым тоном. — Я оставил ее у тебя, потому что ты, я знаю, никогда бы ее не тронул. — Теперь он выставляет меня монахом, и мне, пожалуй, это тоже не нравится.
— Она же этого не знает. Наверняка думает, что ты сделал именно то, что сейчас сказал. Оставил ее у незнакомого парня, не задумываясь о том, что с ней может случиться.
— А что с ней случилось? Ты был так зол на меня в субботу, что ничего не рассказал.
— Может быть, потому, что полночи я вытирал ее блевотину, а вторую половину следил, чтобы она ею не подавилась. — Я останавливаюсь, пристально смотрю на него, давая понять, что не шучу. За один только вечер той пятницы я столько блевотины увидел, чуть не утонул в ней. И это не смешно. Сомневаюсь, что я когда-нибудь смогу стать таким, как прежде. — Хочешь знать, как все было? Ее стошнило. И не раз. Она отключилась. Потом проснулась. Я отвез ее домой. Все.
— Старик, я перед тобой в долгу, — говорит Дрю, все еще морщась от упоминания блевотины.
— Век не расплатишься.
Настя
В понедельник, когда я прихожу на урок труда, тарелка Марго с синим узором из «огурцов» уже стоит на рабочем столе у дальней стены, где я обычно сижу. Должно быть, Джош поставил, хотя за партой его нет. Он в другом конце мастерской, у станков. Я не хочу долго смотреть на него, пытаясь понять, что он делает, поэтому сую тарелку в свой рюкзак до его возвращения на место. Звенит звонок. Джош, даже не глянув в мою сторону, садится за парту, и все опять нормально. Только это «нормально» длится недолго, что меня не должно удивлять. Не думаю, что слово «нормально» вообще применимо к тому, что касается Джоша Беннетта. Хотя мне ли его судить, если сама я наблюдаю за ним из ненадежного укрытия собственного хрупкого стеклянного дома.
