Когда они шли сюда по ночной отсыревшей тропе, Семен все-таки рассказал Ирине о той, на которую она похожа. Потом почти до самого зимовья оба молчали. Семен, вышагивая рядом, думал не об Ирине, а о тех женщинах, которых встречал раньше, и все сравнивал Ирину с ними.
Первой у него была официантка со скорого поезда «Москва — Владивосток». Целый день просидев в вагоне-ресторане, он возвращался на свое общее место, перепутал вагоны и вломился случайно в служебное купе, где его остановила подгулявшая компания. Сначала он пил с кем-то, потом подрался, и ему разбили губу. Официантка пошла с ним, но Семен толком ничего и не понял, а запомнил, как официантка, задыхаясь, шептала: «Сладенный ты мой!..»
Потом была Ксения. На Бурундукане. С ней он сошелся после сезона работы в горах и имел в карманах тысяч тридцать на старые.
Они шибко тогда погуляли в порту. Семен только и успел купить себе новую бостоновую кепку и радиоприемник «Рекорд». А Ксения… Эх! Очнувшись однажды у нее в избе как-то утром, Семен первый раз огляделся. И ему стало тошно и жутко. Грязная комната… Пацаны на полу, вповалку. Постель заброшена каким-то пестрым залоснившимся тряпьем. Ни посуды, ничего… Озверел Семен. Растолкал Ксению, черноволосую, косолапенькую бабенку, и, опохмелившись, потащил ее в сельмаг, где повел себя странно, покупая ей стулья, диван, шифоньер, стол, никелированную койку, кастрюли и миски… И ушел, не прощаясь, громыхнув дверью, оставив Ксению в магазине, ошалевшую и плачущую непонятно отчего.
Наконец, та, на «Ленинграде»… С музыкой…
Семен вернулся к столу, растворившись в сумраке зимовья. Выбил ладонью пробку из бутылки и из горлышка забулькал себе в рот.
Ирина замерла, потом подхватилась, вырвала у него бутылку, изумленно закричала на Семена:
— Ты чего это, Семен?
— А-а, — заскрипел он зубами. — Эх, Ирина-малина! Не понять тебе ничего. Вот уедешь… в Москву… а я здесь… Опять землю драть руками… один.
Семен замотал головой. Ирина вдруг прильнула к нему, коснулась своей щекой бороды Семена. Он затих, замер от этой ласки. И сейчас же в пьяной его, распаленной голове родилась дикая, жгучая мысль.
Семен весь подобрался от этой мысли, как зверь перед прыжком. Неслышно обнял Ирину и впился ей в губы. Ирина запоздало забилась и схватила его зубами за губу. Он почувствовал соленый вкус своей же крови.
— Не уйдешь! — зверея, мычал Семен.
Ирина закричала коротко и пронзительно, забив ему рот, горло отчаянным криком, а ему стало темно от боли. Семен судорожно оттолкнул ее от себя, и она, ударившись о стену, враз обмякла на нарах, замолкла, а голова ее, запрокинувшись назад, с перепутанными, скомканными волосами, смотрела в Семена одним остановившимся полузакрытым глазом.
