зажигает черную зелень пейзажа.
Идем же, любимый,
этой ночной тропой,
взявшись за руки,
вместе, вперед —
пока не настанет тот день,
солнечный и голубой,
в котором никто не умрет!
Первым поднял кулак над правым плечом Рикардо.
Рабочий парень.
Водитель.
За ним — мы все.
Ветреным полднем, в самом конце октября, сажали с женой яблоньку. Саженец антоновки. По закраинам бора сильно шумели сосны, размешивая верхушками низкую серятину облаков. Ночью на травы легла изморозь, и утро не справилось, не хватило тепла, чтобы снять с них холодную седину.
Я хорошо уготовил посадочную яму. Специально для ее начинки мы сгоняли с Маргаритой на «жигуленке» к озеру, где наковыряли несколько ведер торфа.
В общем, все сделали по науке. Саженец, аккуратно прихваченный веревочной восьмеркой к колышку, тянулся вверх вроде тонюсенькой антенны, и как-то не верилось, что когда-то, если, конечно, все будет нормально, из него получится дерево, с веток которого в звездные августовские вечера станут обрываться тяжелые яблоки и стук их о влажную землю будет пугать тишину.
— Ты не знаешь, почему ее назвали антоновкой? — спросила жена.
Я посмотрел на ее порозовевшее от нордового ветра лицо и пожал плечами:
— Ты знаешь… не знаю.
Мы замолчали. Задумались… Я вдруг подумал, что если бы был художником, живописцем, то вот, пожалуйста, жизнь предлагает отличную композицию:
…справа обрез зазеленевшего от времени бетонного колодезного кольца с воротом над ним. Чуть подальше, в глубину, угол изрядно послужившего сарая, с приставленной к нему лестницей и опустевшей собачьей конурой. Дальше, по изморозному, отускнелому в бессолнечности дня серебру на траве, — опушка леса, сосновая темень которого резко прострочена белыми нитками безлистных берез. На переднем же плане — двое: он и она, над только что посаженным в землю саженцем, опершись на лопаты, в раздумьях…
Картину можно было бы назвать просто — «Антоновка», а можно было бы и посложней — «Жизнь смысла».
Деревья, люди и книги растут медленно.
Понимаете?..
Мерсрагс
Октябрь — ноябрь 1985 г.
