Но нет! Наука явила еще одно чудо, способное посрамить маловеров.
В тот миг, когда профессор Перрье решил, что будет продолжать свое дело лишь из любви к пациентке, из профессионального долга, но безо всякой надежды, мужик, чьи глаза были неотрывно прикованы к лицу больной, вздрогнул и зашептал:
— Она задышала… Она задышала…
— Ты не ошибся? — взволновался профессор.
— Я совершенно уверен! Какая радость для всех нас!
Людовик промолчал, но из его груди вырвался глубокий вздох, а сердце учащенно забилось. Ему и впрямь казалось, что эту прелестную девушку он знает долго-долго, месяцы и даже годы. И готов принести любую жертву, лишь бы она выжила.
На лице Марии появился румянец, а потухшие и остекленевшие глаза обрели осмысленное выражение. Веки то поднимались, то опускались, губы дрогнули.
Это было воскрешение из мертвых, при виде которого самые закоренелые скептики и хулители науки должны бы были воскликнуть: «Чудо!»
Мария узнала доктора и старого слугу.
— Доктор Перрье… Владислав… — прошептала она.
Мужик так расчувствовался, что заплакал и, сдерживая рыдания, воскликнул:
— Воскрес наш бедный ангелочек!
Мария посмотрела на интерна, его окровавленную руку… У нее у самой тоже побаливала рука… Тут она заметила аппарат. Кровь, опять кровь… Она вдруг почувствовала себя счастливой под ласковым и восторженным взглядом юноши. Но послеобморочное ощущение блаженства, увы, ненадежно. Вместе с жизнью и сознанием к девушке возвращалась память об ужасной драме, в которой она едва не погибла.
Ей почудилось, как внезапно, словно резким порывом ветра, распахивается окно. Является какой-то человек, бандит, выхватывает ребенка из колыбели… Она борется со злодеем… Затем удар в грудь — и бедняжка летит в бездну, откуда нет возврата…
И она закричала прерывающимся голосом:
— Жермена!.. Жан!..
Изо рта раненой хлынула кровь.
— Молчите! Ни слова, или вы убьете себя! — властно скомандовал доктор.
— Я ранена?
— Да.
— Опасно?
— Да. Но вы выживете, если будете меня слушаться.
— Я буду послушной. Я хочу жить, чтобы отыскать нашего дорогого малыша… А как Жермена?
— Теперь, когда вам стало лучше, я займусь ею. Оставляю около вас месье Людовика Монтиньи, доверьтесь ему, как доверились бы мне.
— Дорогой мэтр, — спросил интерн, — следует ли продолжать переливание?
— Нет, дружище. Наша больная заснет сразу же после того, как вы сделаете перевязку. Я на вас полагаюсь. Дайте я перебинтую вашу кровоточащую руку. Вот так.
Бледный, с искаженным лицом, с глазами, полными слез, нет-нет, да и орошавшими щеки, несмотря на неимоверные усилия их сдержать, князь Березов, по меньшей мере в десятый раз, приоткрыл дверь, заглядывая в комнату.
