Мы рождаемся – глазья открытые,
В голове – ничего не понять,
Только губы с натугой прикрытые,
Тянут титьку, чтоб нам выживать.
А годам к четырем чуть осмысленно,
Шаг за шагом идем по земле,
По асфальту игрушку уж двигая,
Очень нравимся сами себе.
К десяти мы уж просто Гагарины,
Ощущаем полеты во сне,
И себе так надежно затарили
Все, что можно найти во дворе.
Подросли, вот где возраст загадочный,
Ощущаешь что ты человек,
Где в семнадцать ты вечно мечтающий,
Как прекрасен твой будущий век.
Ты не смотришь назад, это прошлое,
Не жалеешь что быстро прошло,
Заросло и покрылось порошею,
Ты вперед, там ведь так хорошо.
Оглянулся, а ты уж в тридцатнике,
И с боков уж твои сыновья,
И жена все торчит в палисаднике
И ругается часто с утра.
Не успел все осмыслить, задуматься,
Время вскользь пролетело, а ты,
Ты уже на четвертом десятнике,
Вечерами сжигаешь мосты.
И опять за столом собираются
Твой полтинник отметить друзья,
А ты снова в себе удивляешься,
Неужели? Неужто то я?
Не успел присмотреться – с сединами…
Половина всей жизни прошла,
И лицо пожелтело, с морщинами,
И трясется немного рука.
Сбоку внуки и даже не верится,
Что так быстро уже понесла,
Вновь застолье, но вдруг поубавилось
Тех, с кем мог говорить до утра.
Про тебя говорят, что не старишься,
А ведь семьдесят было с утра,
И как много для всех ты стараешься,
Видно выжил совсем из ума.
Ты глаза приоткрыл со слезинами
И, прищурясь тихонько сказал:
«Бог ты мой, что творишь ты с годинами,
Ведь я даже считать их устал».
Но неведомо, сколько написано
Протоптаться на этой земле,
В девяносто ты вроде пришибленный,
Одинок, но так много в тебе.
Тех кого ты растил и воспитывал,
Кто-то помнит, а кто-то забыл,
Ты же в прошлом своем не учитывал,
Все прощал и, конечно, любил.
Вот и сотня, а им и неведомо,
Все забыли, а ты все живешь,
