— Но смысл-то один — делай что хочешь и потом не упрекай себя за это, верно?
— Та-а-ак... Нет, ты все понял, Михелито? Думаю, этим-то мы и займемся, начиная прямо с завтрашнего утра! — Он не на шутку воодушевился этим способом борьбы с депрессиями и не сразу понял, что фраза нелепо повисла в воздухе.
Не услышав в ответ ожидаемой колкости, он посмотрел на Мишку. А когда Варя тоже удивленно повернула к нему бледно-голубое лицо, заметил, как она невольно вздрогнула, натолкнувшись на немигающий взгляд того. Похоже, Мишка уже давно так на нее смотрел и, проигнорировав общее удивление, продолжал молчать. Когда же Иван поинтересовался, не уснул ли он часом, Мишка нехотя перевел на него действительно сонные глаза и рассеянно протянул:
— А не разоримся — потакать всем моим порокам?
...В саду мало-помалу водворялся ветер. Он проникал с моря мягкими настойчивыми порывами. И прерывистые вздохи листьев слабо молили о пощаде ритмичный шум прибоя.
...Как ни хотелось Ивану еще немного подышать морским воздухом на этом волшебном балконе, он заставил себя потушить сигарету, прекрасно понимая, что для осуществления плана нужно же будет чем-то жертвовать!
И он в последний раз нарушил затянувшуюся тишину, произнеся по возможности непринужденно:
— Знаешь, Варь, растолкуй ты ему, непутевому, что там да как... По поводу разгула... А то я, честно говоря, замучился... Желаю вам такого же отличного настроения при отходе ко сну, как у меня сейчас!
С этими словами Иван поднялся и, пошатываясь на размякших ногах, стал с грохотом пробираться через их стулья к своей двери.
— Спокойной ночи, Вань. Надеюсь, тебе будет удобно, — с бесконечной доброжелательностью выговорила Варвара, подбираясь, чтобы дать ему дорогу. И добавила: — Я тоже пойду...
Она поднялась было, но Иван заметил, как на ее руку быстро легла ладонь Мишки, и увидел, уже краем глаза, что тот заговорщицки подмигнул ей, указывая на Ивана подбородком.
Тогда, уже не в первый раз, его неприятно кольнула обида. Но он моментально забыл о ней, посчитав совершенно неоправданной, и гордо удалился в свою комнату, насвистывая мелодию из последнего Мишкиного фильма.
В комнате он быстро разделся, не зажигая света, откинул тонкое одеяльце и упал на пружинный матрац, слишком легко прогнувшийся под восьмьюдесятью пятью килограммами костей и мышц. Он закрыл глаза. Хотелось пить, а спать, наоборот, совсем не хотелось. Он был возбужден новыми впечатлениями, к тому же было все-таки немного обидно лежать здесь одному в темноте, когда там, под звездами, может быть, начинался интересный разговор, который не желали вести при нем.
