Умрет за общую свободу…
Проклятьем черни поражен,
Измученный и обнаженный,
Перед толпой поникнет Он
Своей главой окровавленной,
И те, которым со Креста
Пошлет он дар благословенья
Поднимут руку на Христа…
О, да минует чаша эта,
Мой Отче, Сына Твоего!
Мне горько видеть злобу света
За искупление его!
Но не Моя да будет воля,
Да будет так, как хочешь Ты!
Тобой назначенная доля
Есть дело всякой правоты.
И если Твоему народу
Позор Мой благо принесет, —
Пускай за общую свободу
Сын Человеческий умрет!»
Молитву кончив, скорби полный,
К ученикам он подошел,
И увидав их сон спокойный,
Сказал им: «Встаньте, час пришел.
Оставьте сон свой и молитесь,
Чтоб в искушенье вам не впасть,
Тогда вы в вере укрепитесь
И с верой встретите напасть».
Сказал – и тихо удалился
Туда, где прежде плакал Он,
И той же скорбью возмущен,
На землю пал он и молился:
«Ты, Отче, в мир Меня послал
Но Сына мир Твой не приемлет:
Ему любовь я завещал,
Моим глаголам он не внемлет;
Я был врачом его больным,
Я за врагов Моих молился, —
И надо Мной Иерусалим
Как над обманщиком глумился!
Народу мир я завещал, —
Народ судом мне угрожает,
Я в мире мертвых воскрешал, —
И мир Мне Крест приготовляет!..
О, если можно, от Меня
Да мимо идет чаша эта!
Ты Бог любви, начало Света,
И все возможно для Тебя!
Но если кровь нужна Святая,
Чтоб землю с Небом примирить.
Твой вечный суд благословляя,
На Крест готов я восходить!»
И взор, в тоске невыразимой,
С небес на землю он низвел
И снова, скорбию томимый,
К ученикам он подошел.
Но их смежившиеся очи
Невольный сон отягощал;
Великой тайны этой ночи
Их бедный ум не постигал.
И стал Он, молча, полный муки,
Чело высокое склонил
И на груди Святые руки
В изнеможении сложил.
Что думал он в минуты эти.
Как человек и Божий Сын,
Подъявший грех тысячелетий, —
То знал Отец Его один,
Но ни одна душа людская
Не испытала никогда
Той боли тягостной, какая
В Его груди была тогда,
И люди верно б не поняли,
Весь грешный мир наш не постиг
Тех слез, которые сияли
В очах Спасителя в тот миг.
И вот, опять он удалился
Под сень смоковниц и олив,
И там колена преклонив,
Опять он плакал и молился:
«О, Боже Мой! Мне тяжело!
Все человеческое зло
На мне едином тяготеет.
Позор людской – позор веков;
Все на Себя Я принимаю,
Но Сам, под тяжестью оков,
Как человек, изнемогаю…
О, не оставь Меня в борьбе
С Моею плотию земною,
И все, угодное Тебе,
Тогда да будет надо Мною.
Молюсь, да снидет на меня
Святая сила подкрепленья,
Да совершу с любовью я
Великий подвиг примиренья!»
И руки к небу он подъял,
И весь в молитву превратился,
