Пишу обо всем этом, чтобы вы знали, какие чучела встречались тогда и над чем смеялось мое поколение. Меня самого всегда интересовали подобные образцы человеческой суетности, они, без сомнения, и забавны, и поучительны.
Как человек, отнюдь не расположенный к «опасным новшествам» и враг якобинизма, маркиз стремился сделать свой облик верным зеркалом столь возвышенного образа мыслей: решительно пренебрегал модой и любил удивлять столичных и придворных щеголей ветхозаветными костюмами, какие можно было увидеть только на приехавших из-за моря добропочтенных советниках по делам Индий. Если до 1798 года он носил камзол со сборками и жабо, то в 1807 году еще никак не решался надеть смокинг и коротким жилет — наряд, прозванный поэтами-сатириками того времени «английский шик».
Прибавлю, что, несмотря на антиякобинские взгляды и пудреный парик, достойный украшать члена совета в Кобленце, маркиз был человеком довольно легкомысленного нрава. Ко времени моего рассказа годы несколько остепенили его, проказам пришел конец, бывший повеса лишь участвовал в похождениях своей племянницы и потакал всем ее капризам. Он с готовностью сопровождал ее на гулянья и завтраки в лугах у Канала или во Флориде, не гнушаясь обществом самого невысокого пошиба. И ничего дурного не находил он в том, чтобы быть ее кавалером на развеселых пирушках у Ла Гонсалес или у Ла Прадо — и дядюшке и племяннице нравилось якшаться с актерами и другими людьми такого же рода. Разумеется, подобные вылазки совершались втайне и единственно с целью рассеяться, освободиться хоть ненадолго от оков этикета. Жалкие люди! Общаясь с простым народом, чтобы вкусить запретной свободы нравов, эти аристократы, сами того не ведая, осуществляли идеи революции, которой так страшились, — еще до прихода французов, вольтерьянцев и конституционалистов они закладывали основы будущего равенства.
Похлопывая Исидоро веером по плечу, Лесбия говорила:
— Я очень сердита на вас, сеньор Майкес, да, да, очень сердита.
— За то, что я плохо играл? — спросил актер. — В этом виновата Пепилья.
— Вовсе не за то, — возразила дама, — и придется вам за все со мной расквитаться.
Исидоро склонил голову, Лесбия придвинулась к нему и стала что-то говорить, но очень тихо, остальным не удавалось разобрать ни слова. Лишь по улыбкам Майкеса можно было догадаться, что дама говорила вещи, весьма для него лестные. Этой беседе шепотом, казалось, не будет конца. И он и она слушали речи друг друга с таким интересом, так выразительно и страстно переглядывались, огорчение и радость, уныние и веселье сменялись на их лицах так резко и внезапно, что даже глупец понял бы: тут замешался плутишка-амур.
