Василиса покачала головой.
– Что так? – удивленно поднял брови офицер, не привыкший, по-видимому, встречать отказ.
– Здесь у меня приют, – тихо ответила Василиса.
– Здесь еды никакой не сыскать.
– Не хлебом единым, – уважительно, но твердо ответила Василиса.
– Но ты же совсем одна, без защиты.
– Не одна я: ангел мой хранитель здесь незримо предстоит. До сих пор он от меня беду отводил.
Офицер пожал плечами:
– Не пойму я тебя что-то! Говоришь, не отшельница, а к людям не идешь. Или ты меня боишься?
Василиса покачала головой:
– Не вас я боюсь, греха боюсь.
Озадаченно молчал офицер, сохраняя для видимости на губах усмешку. Молчала и Василиса, хоть душа у нее в те мгновения и дрожала, точно земля, по которой марширует полк солдат.
– Откуда же ты взялась такая? – вновь заговорил офицер, глядя на нее с пристальным интересом.
– Да вон с той дороги, – Василиса махнула в ее сторону рукой.
– А на дороге как очутилась?
Привычка повелевать явственно читалась в том тоне, каким он задавал вопросы, и Василиса на время тревожно замкнула душу.
– По случаю, – невиннейшим голосом объявила она.
Офицер покачал головой:
– С тобой говорить – что крепость штурмовать.
Василиса опустила глаза, кровь бросилась ей в лицо.
– Какая ж я крепость супротив вас, – произнесла она тихо.
Выжидательная тишина разлилась между ними, как река в половодье, и ни один не решался начать к другому переправу.
– А правду ли говорят, – спросил вдруг офицер, внимательно изучая Василису взглядом, – что ты наставления мудрые даешь?
– О чем меня спросят, о том скажу, что знаю, – вновь ускользнула от прямого ответа девушка.
– Много ли ты знаешь в твои-то годы?
– Много не много, а ответить хватает.
– Дай тогда и я спрошу, – улыбнулся офицер на вид безмятежно, но (сие очевидно было для Василисы) с внутренним напряжением. – Чего мне, по-твоему, остерегаться следует? Только не говори, что вражеской пули! – насмешливо добавил он.
– Ну, от пули на войне не уберечься, – медленно проговорила Василиса, не нащупывая ни единой незримой нити, что тянулась бы от него и за которую можно было бы ухватиться. Но тут вдруг опять кольнуло ее воспоминание: ни дать ни взять, актер перед ней стоит! Та же приятственная маска на лице и тщательно скрываемая под этой маской душа. И, против воли, вырвалось у нее:
– От лицедейства одна беда, ваше благородие! Оно невесть до чего довести может!
Каменно-неживым стало на миг лицо офицера, как если бы девушка предрекла ему скорую смерть. Но тут же он вновь овладел собой и улыбнулся «пустыннице» с дружелюбным высокомерием:
