Но у Кено для подобных случаев имелись вышибалы.
А потом умерла мама.
Да, это было ужасно, и я горевала, но никогда не могла забыть, что она была не очень внимательна к нам с Джеральдиной и оставила нас на произвол судьбы. Вскоре после похорон дядя Нейл, не спрашивая согласия отца, продал ферму, а Джеральдина была в таком отчаянии, что не смогла ходить в школу. Я подумала, что, если соглашусь на эти проклятые танцы, это будет означать, что у меня появится своя квартира в Дублине, я закончу университет, а Джеральдину помещу в одну из этих шестилетних школ, дающих аттестат об образовании, и смогу присматривать за ней. Поэтому я ответила Кено согласием и в чисто условных трусиках танцевала вокруг шеста каждый вечер.
Это было глупо. И тоскливо.
И музыка временами ужасно надоедала.
Но чаевые были огромные, а вышибалы знали свое дело, и в три часа ночи меня всегда отвозило домой такси. Господи, почему нет?
Я сказала Джеральдине, что работаю в казино, я — крупье, принимающий ставки, и что по закону она слишком мала, чтобы туда ходить, и все шло прекрасно. Но однажды вечером туда зашли, представьте себе, отец Гарриет Линч с друзьями и узнали меня. Они были в шоке.
Я подошла к их столику и сказала сладким голосом, что каждый зарабатывает на жизнь по-своему, как и развлекается на свой лад, и я не вижу никакой необходимости сообщать матери Гарриет Линч или дочерям в Россморе о характере их деловой поездки в Дублин. Они правильно поняли меня, а Кено сказал мне потом, что я самая яркая девушка, когда-либо работавшая в его стойле. Мне не нравилось слово «стойло». От него веяло выставкой скаковых лошадей или чем-то похожим. Но мне нравился Кено. Очень нравился. Он был очень вежлив со всеми нами, а занимался всем этим потому, что у него была очень бедная семья в Марокко, которую нужно было содержать. На самом деле он хотел быть поэтом, но за это не платили денег. Его маленькие братья и сестры не получат образования, если вместо работы в клубе он начнет рифмовать строки.
Я прекрасно его понимала.
Иногда мы вместе с Кено пили кофе — мои друзья из колледжа считали, что он немного рисуется. Он всегда говорил о поэзии, поэтому они принимали его за студента. И он никогда сознательно не лгал, хотя я заметила, что откровенным он тоже не был.
И он не рассказывал моим друзьям, будущим бакалаврам гуманитарных наук, что знает меня как девушку, танцующую почти обнаженной пять вечеров в неделю в его клубе.
