С другой стороны, интриги Филиппа не ограничивались лишь сферой глобальной политики и восточной частью Средиземного моря — французский король прилагал все усилия, чтобы создать Ричарду трудности при первой же представившейся возможности. И эти дополнительные сложности были источником новых опасностей и отвлекали внимание, которое Ричард, вынужденный защищаться и принимать ответные меры, мог бы направить на решение главных задач, более того, из многих ситуаций ему весьма сложно было выйти с честью.
Политика уступок, проводимая Филиппом по отношению к Ричарду перед крестовым походом, уже анализировалась. И если взглянуть на его действия сразу же после возвращения из крестового похода, то надо признать ее преемственность. Принципы этой политики, ставшие наконец очевидными, настолько радикальны, что туг же становится понятным и выбор средств. Сразу начинается открытая борьба с Ричардом, и это само по себе заставляет задуматься над тем, а не ставил ли он палки в колеса английскому королю уже во время крестового похода? И, действительно, его действия как до, так и после прибытия в Акку, похоже, подчинялись единой схеме. Он по-прежнему пытается втянуть в реализацию своих замыслов не только Генриха VI, церковь и Иоанна, — еще Конрада Монферратского и, по-видимому, Исаака Кипрского, — но еще, несомненно, жителей Мессины и Танкреда. И если оставляемые им на пути к своей цели следы не всегда имеют четкий отпечаток, то, по крайней мере, одно сразу бросается в глаза: в конфликтных ситуациях он никогда не выступает на стороне Ричарда. Закладывая коварные мины, он с самого начала старался использовать против Ричарда третьих лиц, которые в итоге становились такими же жертвами его политической игры, как и сам Ричард. Так, выступая в роли якобы незаинтересованной стороны, он пробуждал и поддерживал в других страх перед агрессией Ричарда и доводил их до такого состояния, что своим поведением они делали эту агрессию неизбежной. Даже когда, в отдельных случаях, он, казалось бы, действовал в интересах Ричарда, намерения его были диаметрально противоположны. Ричард желал победы, Филиппа же устраивала лишь борьба. В ней он видел возможность физической гибели своего противника, тогда как в победе — лишь ее вредные для него самого последствия. Если Ричард побеждал в борьбе, то материальный ущерб несли те, кто был вынужден вступить в конфронтацию с ним, Ричарду же доставались нематериальные убытки. Побежденные, в конце концов, превращались в недовольных, и, поскольку Филипп сам вынашивал замыслы нападения на Ричарда, он упорно стремился оказаться одним из многих, с кем его соперник был в состоянии войны. И даже если бы тот захотел сорвать его замыслы, ему бы это не удалось. Безупречная репутация французского короля и то обстоятельство, что он неоднократно имел дело с англичанами и, как полагали, досконально изучил повадки Ричарда, как говорится, изнутри, в то время как тот оставался загадкой для окружающих — все это гарантировало Филиппу всеобщее доверие и успех, пусть даже в роковом для судьбы крестового похода смысле.
