В борьбе против отца Ричард действовал более открыто и жестче, чем его братья, и известно лишь два случая, когда он воспользовался дипломатическими приемами, прибегнув, если не совсем к обману, то, по крайней мере, к хитрости. В этом проявилась еще одна сторона его личности, которая позже не раз всех удивит, а именно, стремление извлечь выгоду из различий между словесной оболочкой и смыслом высказываний, не выглядя при этом вероломным. Когда в 1183 году Генрих потребовал от него, герцога Аквитанского, присягнуть на верность Иоанну, Ричард не отверг это дерзкое требование тут же, но попросил несколько дней на размышление. И в тот же вечер он тайком покидает двор отца, мчится в Аквитанию и, распорядившись укрепить замки, отвечает отцу с безопасного расстояния, что, дескать, подумав, он пришел к выводу, что никогда не сможет отказаться от своего герцогства. Другой случай, на этот раз уже не столь безобидный, произошел поздней осенью или ранней весной 1187 года и тоже связан с Аквитанией. Гостя у Филиппа в Париже, Ричард, поддался на настойчивые уговоры отцовского посла и, в конце концов дал обещание поехать к отцу. И в самом деле поехал, но предварительно напал на Шиньон, захватил его казну и снова привел свои крепости в Аквитании в состояние повышенной боеготовности, а это лишний раз доказывает, что вопрос об этой провинции все еще оставался открытым. И лишь после этого Ричард прибыл к отцу, принес ему в Анжере ленную присягу и дал клятву на верность. Хотя одно лишь пребывание у Филиппа вполне могло рассматриваться как нарушение подобной клятвы. Во всяком случае, принимая самостоятельные решения, Ричард нарушал fidelitas[12], в самой сути которой лежала безграничная преданность. И вскоре после присяги в Анжере он совершает еще более тяжкое преступление, за которое его, однако, никто открыто не осудил: узнав о катастрофе в Палестине летом 1187 года, где разгромленные Салах ад-Дином под Хатгином христианские войска позорно отступали, Ричард, «padre inconsule»[13] и совершенно для всех неожиданно, объявляет в ноябре о своем участии в крестовом походе. То, что он был первым, как сообщают летописцы, из особ королевской крови по ту сторону Альп, принявшим такое решение, показывает, как по душе ему было это дело. Спроси он разрешение отца, то наверняка встретил бы категоричный отказ, и ему пришлось бы, соблюдая присягу на верность отцу в более широком смысле, отказаться от всех своих личных интересов и самостоятельных действий. Своим разведывательным визитом в Париж и принятием обета участия в крестовом походе Ричард дал толчок к решению комплекса проблем Вексена и Алисы, Аквитании и престолонаследия в Англии. Теперь Ричарду было уже 30 лет, и у него больше не оставалось времени пассивно наблюдать за развитием событий.
