— Два ноль в мою пользу, — заметил датчанин.
— Это только в этом походе, — возразил Торкланд, оценивая высоту, с которой пришлось бы ему падать, и прикидывая, убился бы он или стоит возразить Хэймлету.
У друзей была давняя традиция вести счет, кто из них сколько раз спас жизнь другому.
— В прошлом походе у нас счет был равный, — напомнил товарищу датчанин.
Олаф не ответил. За годы правления Инглендом он научился думать о главном деде и отметать все менее важное, даже добрый спор с другом. Конунг повел воинов к пологому склону, и они спустились в провал.
— Странно, вся земля на полсотни миль в округе пропитана водой, а здесь на такой глубине и абсолютно сухо, — заметил умник Кабни.
— А тебе что, от этого хуже? Или ты хотел шлепать по лужам? — раздраженно ответил еврею Свейн.
— Да нет, я просто так интересуюсь, — ответил королевский советник.
Солнце уже клонилось к закату, когда люди вступили в мрачную пещеру.
— Что-то здесь никого не видно, — заглянул Олаф в, темноту.
— На небе солнце, ужвуты ненавидят его, они ушли вглубь, надо выманить их наружу. Кто-то должен спуститься вниз и раздразнить хозяев этой норы. Я, к сожалению, не могу. Я — создание этих тварей, и они могут взять меня под контроль. Мне вообще сейчас желательно вас покинуть, — проговорил стоящий рядом пикт.
— Ну нет, — возразил Олаф, — ты никуда не уйдешь, ты нас сюда привел, ты с нами до конца и останешься. Чипи пожал плечами и остался на месте.
— Я сам пойду! — гордо заявил Торкланд. Римляне, без перевода понявшие красноречивый жест своего предводителя, заволновались. Центурион подскочил к викингу и замахал руками, что-то тараторя на своем непонятном языке.
— Эй, Кабни, опять тебя не дозваться, — проорал, перекрикивая галдящую толпу, конунг. — Что они от меня хотят?
— Мой король, они говорят, что поражены храбростью цезаря, то есть твоей, но рисковать жизнью в первых рядах император не должен. Ведь если он, не дай бог, погибнет, то боевой дух армии будет надломлен.
— Ерунда! — возразил Торкланд. — Передай, что не им учить своего цезаря, как ему следует поступать.
— Но все-таки в их словах есть смысл, — заметил Хэймлет. — Я здесь не являюсь ни императором, ни даже конунгом, к тому же именно я заварил эту кашу, вот мне и лезть, а чтобы не скучать, я возьму с собой пройдоху Локкинсона, Сигурд со Свейном нас подстрахуют. И не спорь, солнце садится.
Олаф, досадуя, махнул рукой. Быть цезарем, видимо, тоже не всегда приятно. Но ему ничего не оставалось делать, как согласиться.
