Кабатчица промолчала.
— Ты мнѣ все-таки хоть какого-нибудь гостинчика на домъ дай, продолжала Буялиха.
— Да хорошо, хорошо! Пряники у насъ есть. Я дамъ тебѣ въ карманъ, насыплю.
— Ты кофейку хоть полфунтика…
— Хорошо, хорошо.
— Какіе, милая, бабамъ платки-то будутъ дарить на пирушкѣ? Ты не можешь мнѣ показать?
— Да не покупали еще. Завтра мужъ поѣдетъ покупать въ городъ. Какіе платки! Платки, разумѣется, обыкновенные, ситцевые.
— Какъ ситцевые? Емельянъ Сидорычъ и староста сказывали всѣмъ бабамъ, что шерстяные. И я тоже бабамъ говорила, что шерстяные.
— Шерстяные, шерстяные! Чортъ васъ всѣхъ задави! откликнулся изъ комнаты кабатчикъ.
— А ежели шерстяные, то неужели ты меня-то, голубчикъ, отъ остальныхъ бабъ не отличишь? задала вопросъ Буялиха.
— Непремѣнно отличу. Тебѣ платокъ будетъ изъ рогожи, послышалось изъ комнаты.
— Вотъ, вотъ, матушка, какъ онъ меня предпочитаетъ! плакалась Буялиха передъ кабатчицей.
Домой она ушла отъ кабатчика пьяная, награжденная вымаклаченными гостинцами, съ рублемъ въ карманѣ и все-таки недовольная.
Въ назначенный для бабьей вечеринки въ Колдовинѣ день, къ полуразвалившейся избѣ Буялихи подъѣхалъ цѣлый возъ съ ящиками пива, боченками водки, посудой и закусками. На возу сидѣлъ работникъ кабатчика Аверьяна Пантелеича, за возомъ прыгали деревенскіе ребятишки, били въ ладоши и припѣвали:
— У Буялихи пирушка будетъ! У Буялихи пирушка будетъ!
Работникъ пріѣхалъ съ возомъ и не разгружался. Онъ остановился у воротъ и закурилъ трубку. Къ возу за ворота выбѣжала Буялиха, уже полупьяная.
— Что жъ ты не вносишь въ избу ящики и боченки-то? спрашивала она.
— Аверьяна Пантелеича дожидаюсь. При самомъ разгрузка будетъ, отвѣчалъ работникъ кабатчика.
— Керосину привезъ?
— Привезъ, привезъ. Всего привезъ.
— Такъ давай мнѣ скорѣй. Надо лампы заправлять.
— Все при хозяинѣ. Таковъ приказъ мнѣ былъ.
— Дай хоть пива-то парочку… протянула Буялиха руку къ ящику.
— Не вороши, не вороши… Не велѣно до самого трогать, отстранилъ ее работникъ.
— Ну, иродъ же твой хозяинъ! Я ему избу свою подъ пиръ отдаю, хлопочу, бабъ уговариваю, а онъ запрещаетъ. Я хозяйка здѣшней избы, я Буялиха, сама Буялиха. Можетъ быть, кому другому не велѣно выдавать, а не мнѣ.
— Никому не велѣно.
Вышелъ за ворота сынъ Буялихи — молодой парень съ опухшимъ лицомъ и синякомъ подъ глазомъ.
— Сколько вина-то привезъ? спрашивалъ онъ работника, подбоченившись.
— А это ужъ самъ хозяинъ отпускалъ. Самъ и приметъ.
— Въ боченкахъ только, или есть и сороковки?
