С виду это был очень красивый и приятный старик, с тщательно причесанными седыми волосами и такими же бакенбардами. В театр приезжал не иначе, как в белом галстухе и во фраке со звездами.
При назначении его директором было объявлено всем труппам, чтобы артисты готовились к известному дню для представления графу. Представление это должно было состояться в собственном доме его, на Английской набережной, рядом с Сенатом (ныне этот дом принадлежит Полякову).
Наша драматическая труппа представлялась новому директору вместе с русской оперной. Нас пригласили во второй этаж и разместили в двух великолепных гостиных, каждую труппу отдельно.
Вскоре появился граф Борх. Войдя в гостиную и увидав громадную толпу парадно разодетого народа, выстроившегося в две шеренги, он несколько смутился и не произнес ни одного слова.
Федоров начал представлять каждого отдельно, называя по фамилии. Граф подходил к каждому по очереди и молча кивал головой, никого не удостаивая пожатием руки.
Таким образом он дошел до артиста A. А. Алексеева, который, проводив Борха глазами до следовавшего за ним члена труппы, восторженно произнес шепотом:
— Боже мой! какой ласковый!
Своего двухлетнего пребывания в директорской должности граф Борх не ознаменовал ничем, если не считать приказа, которым он обязал всех музыкантов непременно надевать белые галстухи. До него этого порядка не существовало.
В знании театра и его литературы новый директор уподоблялся Сабурову. Однажды произошел такой разговор его с режиссером на сцене:
— Что сегодня у вас играют? Какую пьесу?
— «Ревизора», ваше сиятельство.
— Комедия?
— Комедия.
— И хорошая?
— Знаменитая-с, ваше сиятельство.
— Чья?
— Гоголя.
— А!! да… да… Гоголя… знаю, знаю… Это действительно хорошая вещь…
Из рассказов про графа Борха мне известен один, касающийся его тонкой и справедливой расправы с одним оперным режиссером, который за взятки определял хористов на службу. Однажды к графу явился какой-то невзрачный субъект и пожаловался на взяточничество этого господина, не исполнившего своего обещания и не принявшего его в хор русской оперы. Удостоверясь в справедливости этого заявления, директор призывает к себе режиссера и, не подавая вида о том, что ему известны его проделки, спрашивает:
— Почему в числе представленных мне к принятию на службу хористов вы пропустили фамилию такого-то? В общем же списке, поданном мне ранее, кажется, он значился?
— Хор у нас, ваше сиятельство, уже вполне сформирован. Не только ему, многим пришлось отказать в просьбе.
