Холройд все более убеждался в этом, по мере того как проходили дни, и он продолжал свой извилистый путь к Батэмо, в обществе этого замечательного командира, которому была предоставлена власть над одной большой пушкой, но строго запрещено тратить боевые припасы. Холройд усиленно изучал испанский язык, но все еще должен был ограничиться в разговоре настоящим временем и существительными; кроме него, единственной персоной, владевшей несколькими английскими словами, был негр-кочегар, безбожно их коверкавший. Помощником командира был португалец Да-Куна, говоривший по-французски, но это был совсем другой французский, чем тот, которому Холройд обучался в Саутпорте, и их беседа ограничивалась обменом любезностями и простейшими замечаниями о погоде.
И погода, как и все остальное в этом поразительном новом мире, была какая-то нечеловеческая: жаркая ночью и жаркая днем. Воздух казался паром; даже ветер был здесь горячим паром, пропахшим запахом гниющей растительности. Аллигаторы, странные птицы, мухи разных видов и величин, жуки, муравьи, змеи и обезьяны — все, казалось, недоумевали, что может делать здесь человек — в этой атмосфере, где солнечный свет не дает, радости, а ночь прохлады. Ходить в платье было невыносимо, но сбросить его значило быть опаленным днем и предоставить еще более обширное поле деятельности москитам ночью; если вы выходили днем на палубу, вас ослеплял безжалостный блеск, а оставаясь внизу, можно было задохнуться. Днем появлялись какие-то мухи, чрезвычайно умные и зловредные, увивавшиеся вокруг рук и лодыжек. Капитан Гэрилльо, единственное существо, отвлекавшее Холройда от этих физических страданий, стал наводить на него невыносимую скуку; он повторял изо дня в день незамысловатую историю своих сердечных чувств к целой плеяде анонимных женщин, точно перебирал четки. Иногда они стреляли в аллигаторов, и в редкие дни наталкивались на человеческие поселения в лесной пустыне и оставались там на денек-другой, чтобы выпить и отдохнуть. Раз ночью им даже удалось потанцевать с креольскими девушками, которые нашли жалкие познания Холройда в испанском языке, исключавшие употребление прошедшего и будущего времени, вполне удовлетворительными для своих надобностей. Но это были лишь светлые проблески в унылом, сером коридоре струящейся реки, вверх по которой продвигалась трепещущая машина. Некое великодушное языческое божество в образе большой оплетенной бутылки принимало поклонение в кают-компании, а также, по всей вероятности, и на баке.
