— А вотъ, что я надумалъ — поѣдемъ-ка, братецъ, съ нами, что ты все тутъ киснешь, мы съ тобой славно попируемъ… Знаешь, чай, село Кирсаново, вѣдь, это всего верстъ тридцать отсюда. Сидитъ тамъ старый воронъ въ своихъ каменныхъ палатахъ, добра, баютъ люди, видимо невидимо, ну такъ этого стараго ворона мы спихнемъ и знатно попируемъ… Ѣдемъ, братъ, ѣдемъ тутъ и толковать нечего…
Степанъ Егоровичъ поблѣднѣлъ, но все-же твердымъ голосомъ отвѣчалъ Фирсу:
— Никуда я съ тобой не поѣду.
Фирсъ поморщился и какъ-то криво усмѣхнулся.
— Зачѣмъ такъ? — проговорилъ онъ.
— А затѣмъ, что не подобаетъ мнѣ съ тобой ѣздить… Я тебѣ не указчикъ и не судья — Богъ тебѣ судьей будетъ, передъ нимъ ты и отвѣтишь. Я вотъ смерти отъ тебя себѣ и своимъ ожидалъ, ты насъ въ живыхъ оставилъ, зла намъ не сдѣлалъ, ну, и спасибо тебѣ великое… Полюбилась тебѣ Кильдѣевка — и живи въ ней, дѣлай, что знаешь. А душу мою не трожь… оставь: въ твоей власти убить меня, это такъ… кликни, коли хочешь, башкирца своего, прикажи ему связать меня по рукамъ и по ногамъ и тащи меня куда знаешь, а доброй волей никуда я съ тобой не поѣду.
Степанъ Егоровичъ замолчалъ, тяжело переводя дыха. ніе и быстро шагая по маленькой комнаткѣ, своей прежней рабочей комнаткѣ, теперь превращенной въ обиталище «Петра Ѳедоровича», устланной и обвѣшанной дорогими коврами, наполненной всякимъ оружіемъ и вещами.
— И это твое послѣднее слово? Такъ-таки и не поѣдешь?
— Не поѣду, хоть сейчасъ-же на висѣлицу тащи, не поѣду!..
— Зачѣмъ на висѣлицу, а что стараго друга потѣшить не хочешь, это неладно. Ну, да что съ тобой дѣлать, коли нѣтъ — такъ нѣтъ!
Видимо раздраженный, Фирсъ вышелъ изъ комнатки, на весь домъ гаркнулъ, чтобы ему запрягали его коляску, и скоро уѣхалъ, не простившись съ хозяиномъ.
Всѣ въ домѣ вздохнули свободно, барышни сняли съ себя дареные наряды, надѣли свои старенькія платьица и вышли на крылечко, дѣти разсыпались по огороду. Степанъ Егоровичъ тоже вышелъ изъ дому и пошелъ отыскивать своего Наума, безъ котораго не могъ теперь прожить часу. А Наумъ и самъ идетъ къ нему навстрѣчу.
— Улетѣли вороны! — въ одинъ голосъ сказали другъ другу и господинъ и приказчикъ.
Степанъ Егоровичъ, конечно, сейчасъ-же повѣдалъ Науму о своемъ разговорѣ съ Фирсомъ. Наумъ нѣсколько заинтересовался.
— Ну, и что-же онъ, не неволилъ?
— Нѣтъ, только непонутру это ему было.
— Вотъ это ладно, сударь, что съ нимъ не поѣхалъ — это не слѣдъ, да нонѣ и опасно. А я къ твоей милости шелъ — хошь диковинку покажу? Тутъ недалече — пойдемъ-ка!
