Калебъ сѣлъ возлѣ дочери. Дотъ и ея бывшая товарка по ученью помѣстились рядомъ, а добрякъ фургонщикъ занялъ конецъ стола. Миссъ Слоубой изолировали такимъ образомъ, чтобъ она не соприкасалась ни съ какою мебелью, кромѣ стула, на которомъ сидѣла, и слѣдовательно, не могла бы ни обо что ударить ребенка головой. Какъ Тилли глядѣла, выпучивъ глаза, на куколъ и игрушки вокругъ себя, такъ и они не спускали пристальнаго взгляда съ нея и остальной компаніи. Почтенные старички у наружныхъ дверей своихъ жилищъ (безпрерывно кувыркавшіеся), особенно интересовались честной компаніей, останавливаясь порою передъ скачкомъ, какъ будто они прислушивались къ разговору, а потомъ производили свои дикія упражненія множество разъ подъ-рядъ, но переводя духъ, точно все происходившее приводило ихъ въ безумный восторгъ.
Конечно, еслибы эти старички могли злорадствовать при видѣ досады Текльтона, то имѣли бы основательную причину чувствовать себя довольными. Текльтонъ былъ совсѣмъ не въ своей тарелкѣ; и чѣмъ веселѣе становилась его невѣста въ обществѣ Дотъ, тѣмъ менѣе нравилось это ему, хотя онъ самъ же свелъ ихъ вмѣстѣ съ этою цѣлью. Игрушечный фабрикантъ былъ настоящей собакой на сѣнѣ, потому что когда онѣ смѣялись между собою, а онъ не могъ присоединиться къ ихъ шуткамъ, то ему сейчасъ приходило въ голову, что подруги насмѣхаются надъ нимъ.
— Ахъ, Мэй! — говорила Дотъ, — ахъ моя милочка, сколько перемѣнъ! Право, когда вспоминаешь веселые школьные годы, то какъ-то невольно молодѣешь.
— Да вы, кажется, и такъ не особенно стары, — замѣтилъ Текльтонъ.
— Взгляните на моего солиднаго супруга, — отвѣчала Дотъ. — Онъ старитъ меня по крайней мѣрѣ на двадцать лѣтъ. Не такъ ли, Джонъ!
— На сорокъ, — отвѣчалъ Джонъ.
— Не знаю, насколько вы будете старить Мэй, — воскликнула, смѣясь, миссисъ Пирибингль;- во всякомъ случаѣ ей въ день свадьбы минетъ около ста лѣтъ.
— Ха, ха! — захохоталъ Текльтонъ; его смѣхъ отдался, какъ въ пустой бочкѣ, а выраженіе лица ясно говорило, что онъ съ удовольствіемъ свернулъ бы шею насмѣшницѣ Дотъ.
— Ахъ, милая, милая, — не унималась между тѣмъ она. — Вспомни, какъ мы съ тобой мечтали въ училищѣ о нашихъ суженыхъ! Какимъ молодымъ, красивымъ, веселымъ и бойкимъ рисовала я себѣ своего! Что же касается Мэй!.. Ахъ, Господи, Господи! Ужъ не знаю, плакать мнѣ или смѣяться, когда я подумаю, какими глупыми дѣвочками были мы обѣ!
Но Мэй, должно быть, знала, что ей дѣлать, потому что краска ударила ей въ лицо, а ея глаза наполнились слезами.
