— Да кто же не сдѣлалъ бы этого?
Шумахеръ вспыхнулъ.
— Кто? Вы! Я! Никто, господинъ губернаторъ! Ужъ не потому ли увѣрены вы въ своихъ заслугахъ, что носите этотъ блестящій генеральскій мундиръ и почетные знаки на груди? Вы генералъ, а бѣдный Левинъ такъ и умретъ капитаномъ. Правда, это былъ сумасбродъ, который не заботился о своихъ чинахъ.
— Если не самъ онъ, такъ за него позаботился милостивый король.
— Милостивый?! Скажите лучше справедливый! Если только такъ можно выразиться о королѣ. Ну-съ, какая же особенная награда была дарована ему?
— Его величество наградилъ Левина Кнуда выше его заслугъ.
— Скажите пожалуйста! — вскричалъ старый министръ, всплеснувъ руками. — Быть можетъ этотъ доблестный капитанъ былъ произведенъ за тридцатилѣтнюю службу въ маіоры, и эта высокая милость пугаетъ васъ, достойный генералъ? Справедливо гласитъ персидская пословица, что заходящее солнце завидуетъ восходящей лунѣ.
Шумахеръ пришелъ въ такое раздраженіе, что генералъ едва могъ выговорить эти слова:
— Если вы станете поминутно перебивать меня… вы не дадите мнѣ объяснить…
— Нѣтъ, нѣтъ, — продолжалъ Шумахеръ: — послушайте, господинъ губернаторъ, сначала я нашелъ въ васъ нѣкоторое сходство съ славнымъ Левинымъ, но ошибся! Нѣтъ ни малѣйшаго.
— Однако, выслушайте меня…
— Выслушать васъ! Вы скажете мнѣ, что Левинъ Кнудъ не былъ достоинъ какой нибудь нищенской награды…
— Клянусь вамъ, вовсе не о томъ…
— Или нѣтъ, — знаю я, что вы за люди — скорѣе вы станете увѣрять меня, что онъ былъ, какъ всѣ вы, плутоватъ, лицемѣренъ, золъ…
— Да нѣтъ же.
— Но кто знаетъ? Быть можетъ онъ, подобно вамъ, измѣнилъ другу, преслѣдовалъ благодѣтеля… отравилъ своего отца, убилъ мать?..
— Вы заблуждаетесь… я совсѣмъ не хочу…
— Извѣстно ли вамъ, что онъ уговорилъ вице-канцлера Винда, равно какъ Шеля, Виндинга и Лассона, троихъ изъ моихъ судей, не подавать голоса за смертную казнь? И вы хотите, чтобы я хладнокровно слушалъ какъ вы клевещете на него! Да, вотъ какъ поступилъ онъ со мною, хотя я дѣлалъ ему гораздо болѣе зла, чѣмъ добра. Вѣдь я подобенъ вамъ, такъ-же низокъ и золъ.
Необычайное волненіе испытывалъ благородный Левинъ въ продолженіе этого страннаго разговора. Будучи въ одно и то же время явно оскорбляемъ и искренно хвалимъ, онъ не зналъ, какъ ему отнестись къ столь грубой похвалѣ и столь лестной обидѣ. Оскорбленный и разстроганный, то хотѣлъ онъ сердиться, то хотѣлъ благодарить Шумахера. Не открывая своего имени, онъ съ восторгомъ слѣдилъ, какъ суровый Шумахеръ защищалъ его противъ него же самого, какъ отсутствующаго друга; одного лишь хотѣлось ему, чтобы защитникъ его влагалъ менѣе горечи и ѣдкости въ свой панегирикъ.
