— Дочь моя, я не могу одобрить твоего увлеченія незнакомцемъ, котораго, безъ сомнѣнія, ты не увидишь болѣе.
— О! Не думайте этого! — вскричала молодая дѣвушка, на сердце которой какъ камень легли эти холодныя слова: — мы увидимъ его. Не для васъ-ли рѣшился онъ подвергнуть жизнь свою опасности?
— Сознаюсь, сперва я, подобно тебѣ, положился на его обѣщанія. Но нѣтъ, онъ не пойдетъ и потому не вернется къ намъ.
— Онъ пойдетъ, батюшка, онъ пойдетъ.
Эти слова молодая дѣвушка произнесла почти оскорбленнымъ тономъ. Она чувствовала себя оскорбленною за своего Орденера. Увы! Въ душѣ она слишкомъ увѣрена была въ томъ, что утверждала.
Узникъ, повидимому не тронутый ея словами, возразилъ:
— Ну, положимъ, онъ пойдетъ на разбойника, рискнетъ на эту опасность, — результатъ, однако, будетъ тотъ-же: онъ не вернется.
Бѣдная Этель!.. Какъ страшно иной разъ слова, сказанныя равнодушно, растравляютъ тайную рану тревожнаго, истерзаннаго сердца! Она потупила свое блѣдное лицо, чтобы скрыть отъ холоднаго взора отца двѣ слезы, невольно скатившiяся съ ея распухшихъ вѣкъ.
— Ахъ, батюшка, — прошептала она: — можетъ быть въ ту минуту, когда вы такъ отзываетесь о немъ, этотъ благородный человѣкъ умираетъ за васъ!
Старикъ сомнительно покачалъ головой.
— Я столь же мало вѣрю этому, какъ и желаю этого; впрочемъ, въ чемъ, въ сущности, моя вина? Я оказался бы неблагодарнымъ къ молодому человѣку, такъ точно, какъ множество другихъ были неблагодарны ко мнѣ.
Глубокій вздохъ былъ единственнымъ отвѣтомъ Этели; Шумахеръ, наклонившись къ столу, разсѣянно перевернулъ нѣсколько страницъ Жизнеописанія великихъ людей, Плутарха, томъ которыхъ уже изорванный во многихъ мѣстахъ и исписанный замѣчаніями, лежалъ передъ нимъ.
Минуту спустя послышался стукъ отворившейся двери, и Шумахеръ, не оборачиваясь, вскричалъ по обыкновенію:
— Не говорите! Оставьте меня въ покоѣ; я не хочу никого видѣть.
— Его превосходительство господинъ губернаторъ, — провозгласилъ тюремщикъ.
Дѣйствительно, старикъ въ генеральскомъ мундирѣ, со знаками ордена Слона, Даннеброга и Золотаго Руна на шеѣ, приблизился къ Шумахеру, который привсталъ, повторяя сквозь зубы:
— Губернаторъ! Губернаторъ!
Губернаторъ почтительно поклонился Этели, которая, стоя возлѣ отца, смотрѣла на него съ безпокойнымъ, тревожнымъ видомъ.
Прежде чѣмъ вести далѣе наш разсказъ, быть можетъ не лишне будетъ напомнить въ короткихъ словахъ причины, побудившія генерала Левина сдѣлать визитъ въ Мункгольмъ.
