Выходит, я был прав: как только ты делаешь шаг навстречу своему сверстнику, чтобы узнать его поближе, то все волшебство, окружающее этого человека, моментально исчезает, буквально на глазах превращаясь в вонючее дерьмо.
Он смотрит на меня так, будто всей душой ненавидит, будто моя физиономия вызывает у него отвращение, – и я хочу, чтобы он отвернулся.
– Может, тебе стоит с кем-нибудь поговорить, – советует он. – С кем-нибудь из школьного руководства.
– Я пытался поговорить с тобой – и вон оно как все обернулась.
– Послушай, Леонард. У тебя явно какие-то проблемы. И я тебе сочувствую. Реально сочувствую. Но в мире есть люди, проблемы которых во сто крат тяжелее, уж можешь мне поверить. Попробуй хоть раз уехать из нашего города, и ты увидишь, что я прав. Проблемы человека из страны первого мира. Вот что у тебя такое.
Он стремительно выходит в коридор, и я понимаю, что, должно быть, довел его до ручки, так как впервые за все время нашего знакомства он не стал играть во время большой перемены в пустом актовом зале. Впервые за время учебы в нашей школе.
Я поднимаю чек, который он оставил, сажусь на продавленное скрипучее сиденье и начинаю размышлять о его словах, будто в мире есть люди с проблемами посерьезнее моих. Мне хватает трех секунд, чтобы понять, что все это чушь собачья. Будто люди в Иране важнее меня, потому что их страдания предположительно ужаснее.
Чушь собачья!
Мне нравится думать, сидя в одиночестве в актовом зале, пусть даже и без скрипичной музыки.
Может, мне вообще был не нужен Бабак.
Может, он такой же, как все остальные.
И мне гораздо приятнее сидеть здесь в одиночестве.
Безопаснее.
И как измерить страдание?
Словом, тот факт, что я живу в демократической стране, еще ни о чем не говорит и не гарантирует мне легкой жизни.
Отнюдь.
Я понимаю, что да, с социально-экономической точки зрения я нахожусь в привилегированном положении, но ведь то же самое можно сказать и о Гамлете, и еще о куче других несчастных людей.
Зуб даю, что в том же Иране есть люди гораздо счастливее меня: они хотят жить именно там, и для них не имеет значения, какая политическая сила стоит у руля государства, в то время как здесь, в относительно свободной стране, я чувствую себя совершенно несчастным и хочу любой ценой поскорее покончить с такой жизнью.
Интересно, пожалеет ли Бабак, что не понял всей глубины моих страданий, когда увидит по телику вечером новости?
Я вроде как надеюсь, что он почувствует себя в какой-то степени виноватым: будет мучиться угрызениями совести, может, его даже стошнит.
