В три он был у Летьера, поел, отдышался, в пять пришел сын хозяина, студент, с новостями. «Бульвары были в огне от Мадлен до Бастилии; половина деревьев была срублена и использована для строительства сорока баррикад». Говорили, что где-то ходит какая-то группа, которую возглавляет человек, играющий на скрипке, что на улице Фобур-Сент-Антуан, ведущей из центра в пригород, жильцы из окон забросали солдат старой мебелью, что парламент наконец проснулся и думает, что делать, что вернулись Лафайет и Лаффит и было заседание «комитета»: эти двое плюс Перье плюс популярный в народе генерал Жерар. (Комитет послал переговорщиков к Мармону, тот велел прекратить беспорядки, тогда отзовет войска, переговорщики требовали сперва отменить переворот и уволить Полиньяка.) «Молодые горожане бросились в восстание, а журналисты, генералы и депутаты ничего не делали, только ходили и болтали и уговаривали, чтобы все было мирно. Жирарден говорил, что Бурбоны вполне себе хороши, если в правительстве не будет ультрароялистов; Каррель осуждал безумие горожан, которые нападали на солдат; Лаффит и Перье толковали о мире с человеком, который бил по городу из пушек!» Все это было страшно важно, но Александра не меньше нервировало то, что из-за строгого консьержа не попасть домой: одежда грязная, денег нет и спать негде. Летьер сходил на переговоры, консьерж поставил условие, что жилец не будет стрелять из окон. Александр оставил дома оружие, почистился, взял деньги и снова ушел. Было девять часов вечера. «Я чувствовал, что надо срочно вовлечь в восстание, не мытьем так катаньем, вождей нашей оппозиции, которые ждали 15 лет, и хотел узнать, делает ли кто-нибудь что-нибудь для этого». Магазины закрыты, но окна освещены, улицы пусты, там и сям недоделанные баррикады. Он решился идти к Лафайету: говорили, что никто не смог убедить его возглавить восстание, вдруг да получится?
Генерала не было дома, Александр собрался уйти, тот вдруг подъехал, Александр кинулся к нему с речью, Лафайет сказал, что «готов действовать», но не объяснил как. (Король тем временем распорядился объявить чрезвычайное положение, министр внутренних дел выписал ордера на арест Лафайета, Жерара, Тьера и еще нескольких оппозиционеров, а Лаффит отправил Орлеанскому депешу: будет сделано все, чтобы возвести его на трон.) Александр пошел к Этьену Араго, там сидели все молодые активисты. Александр передал слова Лафайета о «готовности действовать», но они почему-то никого не впечатлили. Пошли в «Национальную», там уже слыхали, что генерал будто бы согласен, и даже составили текст указа о формировании временного правительства, дело за малым: чтобы Лафайет и генерал Жерар его подписали. Да больно надо время тратить, ходить к ним; стали тренироваться подделывать подписи, но не решились печатать фальшивку. Говорили, что завтра вроде будет митинг на площади Одеон, кто его организовывает, никто не знает, но идти надо. Александр ушел домой под утро, лег спать. Баррикада на его улице так и осталась в зачаточном состоянии. Но были и настоящие; самой «баррикадной» (как и в прошлую, «большую» революцию) стала улица Фобур-Сент-Антуан. Войска всю ночь атаковали баррикады на окраинах, но без успеха: на узких кривых улочках легче партизанам, чем регулярной армии, а Мармон был нерешителен, и король не прислал на помощь гарнизон Сен-Клу. Мармон отвел войска на бульвары, потом еще дальше в центр. На рассвете 29 июля повстанцы взяли мэрию. «Бог располагает»: «„А сейчас, — сказал Самуил, — подождите немного. Вам нужна ратуша. Мы ее возьмем. Это дело минутное“. Во время этого разговора перестрелка не прекращалась. Солдаты, видя, как их пули без толку расплющиваются, натыкаясь на камни набережной, начали приходить в уныние. К тому же во всех гражданских войнах быстро наступает час, когда армия припоминает, что она тоже народ, и до солдата доходит, что он стреляет в своих братьев…»
