Поставив рядом с Екашевым сапоги, голенища которых доходили тому чуть не до бедер, Кротов спросил:
— Полагаю, размер тебе великоват, Степан, а?..
Екашев будто воды в рот набрал.
— Почему молчишь? — опять спросил Кротов.
— Пасечник оставил…
— Позабыл обуться, когда в гостях у тебя был?
— Не бесплатно, ясно дело, оставил.
— А как?
— Пятерку взаймы выпросил.
— У тебя зимой снегу не выпросишь, — быстренько сказал дед Лукьян.
— Иуда-предатель, — морщась, огрызнулся Екашев.
— Прекратите взаимные оскорбления, — строго предупредил Кротов и, не сводя с Екашева глаз, сказал: — Получается, что за пятm рублей Репьев и портянки тебе пожертвовал, и босиком ушел?
Лицо Екашева болезненно покривилось:
— Пошто босиком… Говорю, пятерку на поллитру канючил.
Гвоздарев махнул рукой — что, мол, разговаривать с человеком, который несет невесть какую чепуху. Кротов заглянул за сундук. Вытащив оттуда кусок ветхой мешковины, развернул его и стал рассматривать густые полосы ржавчины и масляные пятна. Поддерживая мешковину на вытянутых перед собой ладонях, словно полотенце, приготовленное под хлеб-соль, Кротов показал ее понятым:
— Прошу определить, что здесь пропечаталось?
— Ружейный приклад, — быстро сказал дед Лукьян.
Кротов лосмотрел на кузнеца, затем на бригадира:
— Вы, товарищи, как полагаете?
— Чего тут полагать, Михаил Федорович, — хмуро сказал бригадир. — Обрез был завернут.
— Что ты, Степан, по этому поводу скажешь? — обратился к Екашеву Кротов.
Внимательно наблюдая за Екашевым, Антон Бирюков заметил, что того словно оглушили. Обхватив руками живот и втянув голову в плечи, Екашев какое-то время отчужденно молчал, потом быстро заводил тревожными глазами, словно хотел определить, кто же из присутствующих так внезапно, его ударил.
— Чего привязались? — хныкал он. — Пасечник тряпку оставил. Ружье с обрезанным дулом приносил, завернутое в ней…
— Зачем Репьев принес к вам это ружье? — спросил Антон.
— Собака Лукьянова повадилась куриные яйца таскать. Гринька прикончил ее, чтоб не пакостила.
— Куда дели убитую собаку?
Екашев показал на роющихся в навозе кур.
— Там пасечник закопал.
— Ружье куда дел? — спросил Кротов.
— С собой Гринька унес.
— А золотой крест Репьев не предлагал вам купить?
Ноги Екашева обмякли. С трудом удержавшись за дверной косяк, он уставился на Антона непонимающим взглядом.
— Какой крест?
— Золотой, говорю.
— Нет, не предлагал… — Екашев растерянно забегал глазами по хмурым лицам понятых. Наткнувшись на взгляд кузнеца, обрадовался: — Федор, не дай соврать, православный… Это ж тебе пасечник хотел продать крест, ей-богу, тебе.
