При загадочных обстоятельствах | страница 31

Просторный двор Екашевых был так густо изрыт свиньями, что походил на свежевспаханное поле. Пройдя заполненные старой рухлядью сумрачные сени, Антон Бирюков вместе с Кротовым, бригадиром и понятыми оказался в такой же сумрачной кухне с потрескавшейся русской печью и широким обеденным столом. У стола на низеньком сапожном табурете, обхватив руками живот, сидел небритый сморщенный мужичок и раскачивался из стороны в сторону. Антон с большим трудом узнал в мужике Степана Екашева, настолько сильно тот изменился за последние годы. На приветствие Екашев не проронил ни слова.

— Ну, в чем дело, Степан? Оглох, что ли? — спросил бригадир.

Екашев уставился на него и заплакал:

— Загибаюсь я, Гвоздарев.

— Почему не едешь в больницу?

— Чего в той больнице делать? Час мой подошел, к вечеру грыжа доконает. Папаша родимый, помню, таким же манером загнулся. Болезни-то, сказывают, по наследству передаются.

Бригадир, поправив фуражку, огорченно вздохнул:

— Жадность, наверное, Степан Осипович, у тебя наследственная.

— Побойся бога, Гвоздарев, за такие слова. Чего мне жалеть, когда все хозяйство порушилось?

Несмотря на открытое окно, в доме пахло перебродившей бардой. Участковый, вглядевшись в лицо Екашева, удивленно проговорил:

— По-моему, ты в нетрезвом состоянии, Степан, а?..

— Впервые полный стакашек за раз принял, Кротов. Думал, облегчение боли выйдет, а грыжа еще больнее запилила.

— На каком основании самогон варишь?

— Кто тебе наговорил, что я самогон варю? Не греши на меня, Кротов, последний день доживаю на белом свете.

Антон Бирюков, не вступая в разговор, исподволь огляделся. В доме все было мрачно-темным. На полу у печи громоздились вместительные черные чугуны, полные вареной картошки, видимо, приготовленной для свиней. Тут же, на лавке, стояла немытая посуда. Грязный некрашеный пол, потолок и стены облупившиеся, а стекла окон густо засидели мухи. Из всего, что окружало Степана Екашева, Бирюков отметил единственное светлое пятнышко: на низком верстаке около печи, среди обрезков и выкроенных лоскутов кожи, белела чисто выскобленная деревянная рукоятка сапожного ножа с широким косым лезвием.

У порога переминались с ноги на ногу понятые: дед Лукьян Хлудневский и кузнец Федор Степанович Половников. Бригадир, посмотрев на них, спросил Екашева:

— В доме у тебя стулья или табуретки есть?

— Нету, Гвоздарев. Старые поизносились, а новых не завел.

— Хозяйка-то где?

— По грибы подалась.

— Так вот, Степан, — вмешался участковый, — пришли мы, чтобы прикрыть твой подпольный винзавод. Сам покажешь аппарат или нам искать?