Он ловил себя на том, что жадно вглядывается в лица мужчин на улицах, ища в них сходство с собой. Или, уже не ища никакого сходства, шел за приглянувшимся ему чем-то человеком и думал о том, как было бы здорово, если бы человек этот вдруг оказался его отцом.
Когда мать, нагруженная кульками и авоськами, приходила с работы и хлопотала на кухне у плиты, и позже, за обеденным столом, где она, уставшая и перехотевшая есть, подкладывала ему на тарелку кусочки повкусней, Генка оценивающе, словно чужой, незаметно оглядывал ее и, стыдясь, думал: понравилась бы она тому человеку и мог бы он, когда-то давно, встретиться с ней и стать его отцом.
Потом все проходило, и жизнь становилась легкой и беззаботной. И вот теперь опять! Этот начальник. Да еще история с плафонами. Генка поморщился и загадал: если Олька сидит на прежнем месте и ждет его, все будет хорошо. Но Ольки на берегу не было, а у березы нетерпеливо топтался Серега Коновалов.
— Полный провал! — закричал он еще издали. — Вот такая дыра!
— Где дыра? — уставился на него недоумевающий Генка. — Ты что, Конь? Заболел?
— Не… — помотал головой Конь. — Я здоровый. Жарко только очень! — И, приплясывая от возбуждения, затараторил: — Сидим в землянке, да? Вдруг — раз! Кто-то на голову проваливается! Думали, медведь, да? А это какой-то очкарик!
— Какой очкарик? — встревожился Генка. — Из лагеря?
— Не… — успокоил его Конь. — Чужой.
— Плафоны видел?
— Ага! — кивнул Конь. — Он как на нас свалился, мы их сразу в другой угол перетащили. На всякий случай!
— Гениальная мысль! — разозлился Генка.
— Так он не из лагеря! — оправдывался Конь. — Не видел он абажуров, да?
— Где он?
— У землянки сидит, — ответил Конь и заржал. — Нога у него подвернулась, когда проваливался!
— И что смешного? — прищурился Генка.
— Дак он длинный, как жирафа, да? — охотно объяснил Конь. — Ему в землянке не разогнуться! Стоит на одной ноге — и голова набок. Жирафа форменная!
— Сам ты жирафа! — уже беззлобно усмехнулся Генка и выхватил деревянный кольт. — За мной!..
Теперь он опять стал Крисом! Генка почувствовал это по тому, как тяжело легла на ладонь шершавая рукоятка самодельного кольта. Это была уже не деревяшка, а вороненая сталь. И легкость левой руки, в которой он держал поводья, и прямая спина, и напружиненные ноги, сжимавшие круп верного скакуна, — все говорило о том, что он Крис!
…Саванна сама стелилась под ноги лошадей, и ковбои словно летели над землей в легком сумраке наступающего вечера. У зарослей дрока они соскользнули с седел и бесшумно пробрались сквозь цепкие кусты к заброшенной гасиенде. Незнакомец сидел у входа. «Руки!» — послышалось из темноты, и в спину его уперлось дуло кольта…
