Жанна обращалась с собственными подданными, словно с врагами, ибо в
отсутствие королевы они взбунтовались против истинной веры, и вот нежная Жанна
превратилась на время в свирепую повелительницу. Она отправила против
бунтовщиков своего сына, при нем многолюдный штаб из дворян и пушки, и
приказала отомстить за одного из убитых единоверцев; солоно пришлось тогда
мятежникам.
Вскоре после того ее родственник Конде задумал, ни много, ни мало, как
напасть на короля Франции я его двор. Медичи сочла, что сигналом к новым
волнениям и на севере и на юге послужило бегство ее подружки Жанны; и, как
обычно, когда обстоятельства складывались не в ее пользу, она решила
поторговаться. Мадам Екатерина послала к Жанне одного сладкоречивого
царедворца, — носившего, к тому же, звучное имя; но сколько тот ни
ораторствовал, Жанна понимала, что ее хотят снова заманить ко двору и прибрать
к рукам.
Поэтому она напрямик потребовала для своего сына наместничества над всей
Гиеннью, обширной провинцией с главным городом Бордо; до сих пор Генрих носил
только титул наместника. Но так как Екатерина и теперь ничего не пожелала дать
ему, все стало ясно. Тогда Колиньи и Конде немедля продолжили поход. Жанна
подозревала, что враги хотят теперь силой завладеть принцем Генрихом; особенно
герцога Лотарингского она считала способным на все. Он был опаснее, чем
королевский дом, который уже держал власть в своих руках. Гиз же еще только
вожделел к ней, а Жанна д’Альбре знала по себе, что это значит.
Поэтому она решила переехать в ту местность, где находились главные
протестантские твердыни; местность называлась Сэнтонж и лежала к северу от
Бордо, на побережье океана. Генрих был радостно взволнован, тогда как мать
мучили сомнения. — Почему ты плачешь, мама?
— Потому что я не знаю, что хорошо и что дурно.
Вечно сатана старается помешать всякому благому начинанию, и, как бы я ни
поступала, я боюсь, что действую, по его наущению.
— А Бовуа говорит, что я уже большой, могу идти на войну и сражаться.
— Да кто такой сам Бовуа? Разве сатана никогда не говорил через него?
— Сейчас он пользуется устами господина де ла Мот-Фенелона. — Это был
посланец Екатерины. — А я сразу же узнаю голос лукавого! — воскликнул
Генрих.
На это Жанна промолчала. Она была счастлива: Пусть хоть четырнадцатилетний
мальчик знает, что хорошо и что нет. Когда она смотрела на его полудетское
решительное лицо, она начинала презирать окружавших ее господ, не советовавших
ей порывать с двором, — ведь сами они были либо светскими щеголями, либо просто
слабыми душонками. В такие минуты она уже не опасалась нашептываний сатаны и
заранее торжествовала победу. Ее сын достаточно подрос, чтобы подержать в руках
оружие, а это — главное.
