— Пошли же за ней, мама, я хочу на ней жениться. Правда, она больше меня, да
ничего, я подрасту.
И только новые впечатления точно ветром смели его прежние чувства. Причиной
тому оказалась молодая фрейлина его матери.
В По держали маленький двор, вернее, это был просто расширенный круг семьи.
Старик д’Альбре был сельский государь. Свой сильно укрепленный замок он
перестроил, и благодаря новым веяниям замок стал даже красив и затейлив. С
балкона открывался вид на глубокий дол внизу; там ласкали взор виноград,
маслины, зеленые леса, меж ними сверкали речные излучины, а дальше синели
Пиренеи.
Горы тянулись, как непрерывное шествие, — больше нигде таких не увидишь,
леса зеленели до самого неба; и радовался глаз, скользя по ним, особенно глаз
владельца. Старик д’Альбре, сельский государь, владел склоном Пиренеев по эту
сторону хребта, со всеми прилегающими к нему холмами и долинами и всем, что там
произрастало и множилось: плодами, скотом, людьми. Он владел самым южным
уголком Западной Франции: Беарном, Альбре, Бигоррой, Наваррой, Арманьяком —
старой Гасконью. Он именовался королем Наварры и был бы, вероятно, просто
подданным короля Франции, обладай тот всей полнотой власти. Но королевство было
расколото надвое католиками и протестантами — притом во всех своих частях и уже
давно. А для провинциальных государей, подобных королю Наваррскому, это служило
самым подходящим предлогом, чтобы сделаться самостоятельными и отнять у соседа
вооруженной рукой все, что удастся, — хотя бы только холм с виноградником.
Да и по всей стране грабили и убивали во имя обеих враждующих вер. Люди
относились к различиям этих вер с глубочайшей серьезностью; между теми, кому
раньше и делить было нечего, возникала теперь смертельная вражда. Иные слова,
особенно слово «обедня», имели столь великую власть, что брат брату становился
чужаком, — уже не родная кровь. Почиталось естественным призывать на помощь
швейцарцев и немцев: если они исповедовали истинную веру, то есть либо ходили к
обедне, либо не ходили, — этого было достаточно, чтобы предпочесть их
инакомыслящим соотечественникам и предоставить им право участвовать в грабежах
и поджогах.
Эта религиозная воинственность всего населения была его правителям бесспорно
выгодна. Разделяли они его верования или не разделяли, но, пользуясь
междуусобицей и разбойничая во имя религии, они могли расширять свои владения
или, встав во главе маленьких, незаконно созданных отрядов, вести за чужой счет
жизнь, не лишенную приятности. Гражданская война стала для иных прямо-таки
ремеслом, хотя для большинства жителей она была бедствием. Зато им оставалась
их вера.
