Королева-мать решила, что всему королевству пора лицезреть ее сына и что
первый принц крови, Генрих Наваррский, должен везде показываться в его свите —
хоть и протестант, а все же только вассал. Кто опять перебежал дорогу
хитроумной толстухе и расстроил ее планы? По крайней мере вообразил, что
расстроил? Жанна д’Альбре; она появилась внезапно. В город, где тогда находился
двор, она въехала, точно какая-нибудь независимая государыня, при ней триста
всадников и не меньше восьми пасторов
И тотчас горячо накинулась на мадам Екатерину: та до сих пор не выполнила
своих обещаний. Помимо этого, она только и успевала, что помолиться вместе с
сыном. Ведь она оставила его своей доброй подруге как залог их соглашения, а
Монлюк запретил в Беарне проповеди, и поговаривают, будто протестантам угрожает
еще кое-что похуже, а именно — встреча Екатерины с Филиппом Вторым Испанским,
этим злым демоном юга и архиврагом истинной веры. И вот Жанна потребовала
правды. Жанна заявила о своих правах.
Однако никто не выказывал большего равнодушия к любым договорам, чем мадам
Екатерина, когда уже не видела в них пользы для себя. И она, по своему
обыкновению, лишь тихонько засмеялась: — Милая подружка, теперь вы здесь, вы
моя, а мне именно этого и хотелось.
Так оно и было на самом деле, ибо Филипп довел до ее сведения, что отправит
послов по ту сторону Пиренеев не раньше, чем королева Наваррская исчезнет из
своих родных мест. Поэтому Жанна почти ничего не добилась — сунули ей малую
толику денег на жизнь, на ее всадников да пасторов, — и уезжай себе обратно в
графство Вандом, как два года назад. Двор же продолжал путешествие на юг.
Жанна простить себе не могла, что попалась в ловушку. Однажды ее сыну
пришлось ночевать в нижнем этаже постоялого двора, так как здешний замок
оказался недостаточно просторен для столь многолюдного общества. Вдруг среди
ночи мальчик вскочил. Зазвенело стекло, раздался стук упавшего тела. Генрих изо
всех сил навалился на какого-то человека, пока тот еще не успел подняться, и
принялся громко звать на помощь. Появились огни и люди, неизвестному изрядно
намяли бока. Когда Генрих разглядел незнакомца, он замолк, пораженный. Мальчик
сразу понял, кто его прислал и зачем. Но поостерегся признаться хотя бы одному
человеку, что его дорогая мать старалась похитить своего сына. Ни разу не
проговорился и его воспитатель Бовуа. Оба печально поглядывали друг на друга,
иногда старший укоризненно покачивал головой, а младший виновато опускал
ее.
