Тем временем мать Генриха, Жанна д’Альбре, вела беседу с Екатериной Медичи.
Екатерина выказала неожиданное дружелюбие, покладистость, предупредительность
и, видимо, старалась обходить все спорные вопросы. А протестантка,
разгорячившись, либо совсем этого не замечала, либо сочла за уловку.
— Истинная религия и ее враги никогда не сговорятся, — упрямо повторяла она.
Затем произнесла, точно давая клятву: — Будь у меня по одну руку все мое
королевство, а по другую мой сын, я скорее утопила бы обоих на дне морском, чем
отступилась.
— А что такое религия? — вопросила толстая черная Медичи тощую белокурую
д’Альбре. — Право же, пора бы нам с вами и за ум взяться. Из-за наших вечных
междоусобиц мы теряем Францию: я ведь вынуждена впустить испанцев — одна я не
справляюсь с вашими протестантами. При всем том я вовсе не чувствую к вам
ненависти и, если б можно было, охотно откупила бы у вас вашу веру.
— Вот и видно, что вы дочь флорентийского менялы, — презрительно отозвалась
Жанна. Королеве Наваррской пришлось перед тем выслушать нечто показавшееся ей
гораздо более оскорбительным. Однако Екатерину трудно было смутить.
— Вы радоваться должны, что я итальянка! Никогда французская католичка не
стала бы вам предлагать столь выгодные для вас условия мира. Пусть ваши
единоверцы свободно исповедуют свою религию, я дам им надежные убежища,
укрепленные города. За это я требую только одного: перестаньте разжигать
ненависть к католикам и нападать на них.
— «Я бог гнева, — говорит господь».
Жанна, взволнованная до глубины своего существа, невольно вскочила.
Екатерина же продолжала спокойно сидеть в кресле, сложив на животе мясистые
ручки, покрытые ямочками и перстнями.
— Вы гневаетесь, — сказала она, — потому что бедны. Все дело в том, что
междоусобная война для вас выгодна. Я предлагаю вам деньги, тогда и воевать
будет незачем.
Столь чудовищное непонимание и презрение окончательно вывели Жанну из себя.
Ей хотелось наброситься с кулаками на эту бабищу. Запинаясь, она
проговорила:
— А сколько получают любовницы моего мужа за то, чтобы толкать его на борьбу
против истинной веры?
Екатерина молча кивнула, будто она именно этих слов и ожидала. Отлично!
Наконец-то гостья все выложила. Нашлась воительница за веру! Просто-напросто
ревнует. Отвечать незачем, все равно белобрысая особа с козьим лицом ничего не
услышит. Жанна, не в силах владеть собой, едва добрела до стены и, словно
лишившись чувств, повалилась на большой ларь. В это мгновение открылась дверь,
расписанная и позолоченная, но окованная железом. Стража стукнула об пол
алебардами, и в залу вступил король Наваррский, держа за руки своих двух
детей.
