Мы сделали вид, что помыли руки и носы, и поднялись на верхнюю палубу.
Я люблю свое одеяло. Оно теплое и уютное. Под ним хорошо спать, а когда жарко, его хорошо скидывать к ногам. Но не успел я под ним угреться, как оно поползло на пол.
– Ты чего спишь? – прошипело одеяло.
– Надо! – ответил я и вернул его на место. До левого уха.
– Там человек в гробу лежит! – что-то сказало мне.
– Пусть лежит. Ему теперь все равно.
– Дурак! – был такой ответ.
Когда человека называют дураком, он либо дерется, либо отворачивается. Я отвернулся к стенке. Очень хотелось спать.
Но я не знал, что Алешке спать не хотелось. Ему приключений хотелось. Или чего-то еще, более важного.
Он натянул свои шорты, взял папин фонарик и бесшумно спустился по штормовому трапу в ночь…
Глава VII. Тревожная ночь
Ночь была в самом расцвете. Сияла луна, мигали звезды. Мелькали вокруг летучие мыши, квакали на луну лягушки. Зловеще каркала чем-то обиженная ворона, выли и лаяли собаки. Вдобавок опять выпала обильная роса. Кроссовки у Алешки вмиг промокли. «Ну и ладно, – подумал он. – Зато ноги мыть не надо».
В сарае деда Строганова не светились щели, не светилось окошко. Там, наверное, все спало. Дед, поругавшись, дверь не запер. Она тихо отворилась осторожной Алешкиной рукой. Потом я его спрашивал: «Зачем тебе это надо? Страшно было?» Он ответил: «Боу-воу!» Ему бы с собой Грету взять. Да и Грея тоже. А может, и старшего брата. Но они в это время спали. Грете снился Грей, Грею – Грета, а мне ничего не снилось.
…Алешка вошел в сарай, постоял молча и почти не дыша. Прислушался. Включил фонарик. Ну и что? Гробы как гробы. Новенькие, строганные. Они пахли свежей сосной и елью. И были пустые, хоть и накрыты крышками – Алешка на всякий случай постучал по одной костяшками пальцев и не услышал в ответ недовольное «кто там еще?», а только гулкий отзвук.
Луч света пробежался по этим фирменным изделиям деда Строганова и замер на гробе, который был открыт. Его крышка лежала рядом, и на ней распласталась широкополая шляпа. В гробу что-то находилось. Такое из себя храпящее. Оно что-то почуяло и прервало храп. Над гробом поднялся… череп. С блестящими глазами, в которых отражался свет фонарика.
– Убери свет, – сказал череп человеческим голосом.
Это был не совсем череп. Это была совсем лысая голова художника Славского.
– Здравствуйте, – вежливо сказал Алешка.
– Ты кто? Чего надо? Свет убери.
– Лежите, лежите, – сказал Алешка. – Не беспокойтесь. Скоро за вами придут.
